Чего же психовать-то? Это же глупо! Почему мое тело не подчиняется мне?'

А оно продолжало не подчиняться. Самым жутким оказался третий приступ клаустрофобии. Сначала ему привиделся Семен Князев, точно такой, каким был во время последнего посещения Силиным: смертельно исхудавший, с впалым ртом мертвеца. Одет при этом он был в синий мундир со стоячим воротничком, но без погон и орденской планки. Майор все манил пальцем Михаила к себе, отступая назад, в глубь полутемного, непонятного Силину здания. Михаил чувствовал, что нельзя идти за покойником, но шел мучительно, против воли, со стоном передвигая тяжелые, словно чугунные ноги. А отставной майор уже вошел в здание и в полумраке Силин видел только блеск начищенных хромовых сапог да желтоватую кожу его головы. И лишь ступив на порог Нумизмат понял, что это церковь! Он хотел закричать, убежать, но уже через секунду попутный шквал перенес его через темный коридор и он очутился лежащим на каком-то очень неудобном ложе. Силин хотел пошевелиться, но словно кто-то держал его за плечи. Покосившись в сторону Нумизмат увидел желтоватые стенки некрашеного дерева и до него дошло, что это гроб! Силин хотел рвануться, вскочить, но опять не смог, только почувствовал как волосы у него на голове встали дыбом, да от пяток вверх по ногам побежали судороги крупных мурашек. А вокруг него уже звучала столь нелюбимая им какофония дребезжащих старушечьих голосов и остро пахло расплавленным воском и ладаном. Песнопения звучали очень недолго, вскоре принесли крышку и начали прибивать ее прямо там же, в церкви. Силин видел все происходящее сразу с нескольких точек. Он вроде бы находился внутри и в тоже время наблюдал деловитые лица двоих мужиков, забивающих в обитую красной материей крышку крупные, двухсотмиллимитровые гвозди. Этот стук становился все громче и громче, он просто нестерпимо давил на уши Нумизмата и он не выдержал и закричал, выплюнув из легких застоявшийся воздух. Лицо его ударилось о что-то твердое, потом еще раз...

Через эту боль Силин пришел в себя, стряхнув прочь навязчивый ужас ночного кошмара. Болел лоб, нос, облизнув пересохшие губы омертвелым языком Нумизмат почувствовал знакомый солоноватый вкус крови.

'Выходит это я головой бился о короб да причем со всей дури, --' понял он. Ощупав лицо Нумизмат понял, что разбил левую бровь и нос. С трудом оторвав от ветхой рубахи рукав, он приложил эту тряпку к своим ранам и обреченно подумал: 'Все, не могу больше! Сейчас выйду и напьюсь воды, а там будь что будет! Еще трое суток я здесь не вынесу!' 19. НА ХАЛЯВУ.

Тряпка еще не успела пропитаться кровью, как Нумизмат услышал издалека какие-то звуки: явный женский смех и вроде бы голоса. Занятый собой, Михаил совсем забыл, что в доме могут находиться еще и другие люди.

'Опять, наверное, эта 'банда' пришла поливать цветы', -- подумал было Силин, но дружный девичий визг окончательно вверг его в недоумение. Нумизмат абсолютно точно определил, что визжали девки от восторга, но по какому поводу? Любопытство и какая-то слабая, интуитивная надежда заставили Михаила, превозмогая боль и слабость в разбитом теле, поползти к вентиляционным отдушинам. Надо было во всем разобраться.

Когда человек долго работает на одном месте, то становится самоуверенным, считает себя невероятно классным, незаменимым специалистом, до тонкостей разбирающимся в своем деле. Это хорошо знают армейские старшины, время от времени говорящие какому-нибудь зарвавшемуся 'черпаку': 'Борзеть начал, Иванов! Что, службу понял?'

Точно так же гибнут старые, опытные электрики, наизусть знающие любые электросхемы, проверяющие фазы в сети согнутым указательным пальцем и 'влетающие' на смертельное напряжение только из-за излишней самоуверенности и халатности.

Сергей Мотыгин не преминул воплотить в жизнь свой идиотский план. Когда в половине первого ночи вишневая 'девятка' коротко просигналила около ворот вотчины Балашовых, его постоянный напарник и друг Ванька Семенихин просто ахнул:

-- Все-таки привез!

Действительно, во дворе из машины со смехом выпорхнули две длинноногие девицы.

-- Привет, мальчики! -- закричали они, взмахом руки приветствуя Ивана и второго охранника, того самого Лысого. А из машины уже показался и сам автор идеи и 'главный режиссер' предстоящего 'забега в ширину', утяжеленный двумя сумками с выпивкой и закуской.

-- Здорово, орлы! -- приветствовал он коллег. -- Как настроение?

-- На сто с плюсом! -- восторженно отозвался Иван, пожимая другу руку. Лишь длинный, носатый парень с явно развивающимся облысением не поддержал общего энтузиазма.

-- Ну а ты, кудрявый, что не радуешься? -- хлопнул его по плечу Сергей.

-- Да чего хорошего-то? -- уныло отозвался носатый коллега, не отрывая глаз от подруг, с визгом бегающих по парапету фонтана. -- Вы-то веселиться будете, а мне торчать одному в сторожке всю ночь, да еще, глядишь, начальство нагрянет. Англ вон совсем озверел, за ночь по два раза звонит.

-- Да не дрейфь ты! -- Мотыгин вытащил из сумки и подал лысеющему пессимисту двухлитровую бутыль пива. -- На вот тебе для поднятия настроения. Иди, тащи ключ и не забудь отключить сигнализацию.

Потом он обернулся к другу.

-- Ванек, а ты сразу включи сауну. Пусть он только 'Фотон' отключит.

Приход веселой компании и слышал Силин, ну а визг был произведен по поводу падения всей 'банды' на суперкровать Балашовых. Вскоре загремела музыка, смех и слоновьи прыжки танцующих перемежались звоном бокалов и хлопками откупориваемых бутылок. Так продолжалось больше часа, затем пары разделились, и Силину, по-прежнему лежавшему около отдушины, довелось прослушать небольшой радиоспектакль с сексуальным уклоном. Примерно через час главному инициатору 'пикничка на обочине' надоела и эта часть программы.

-- Вань! -- заорал он, убавив звуки музыки. -- Как там сауна, готова?

-- Должна уже! -- ответил Иван, не вставая с кровати в голубой спальне.

-- Пойдем?

-- Айда, только пива захвати побольше!

Силин, слышавший все до последнего звука, торопливо пополз обратно к люку. Это был его шанс, да еще какой!

Убедившись, что голоса и музыка на этаже смолкли, Нумизмат открыл люк и, прихватив пустую бутылку, начал спускаться вниз. Оказалось, что он не зря опасался 'червячной' процедуры. Из короба он вылез нормально, но вот зацепиться за полку не удалось. Ослабевшие пальцы не удержали тело, и Силин с грохотом свалился на пол. Там он пролежал минут пять, не меньше. От слабости кружилась голова, болело ушибленное плечо, а кроме того, Силина волновало, не услышал ли кто странный грохот на втором этаже. Убедившись, что никто не спешит ему на помощь, Михаил осторожно приоткрыл дверь ниши.

Все было тихо и спокойно, где-то далеко играла музыка, доносящаяся до второго этажа совсем слабо. Как раз музыка в этот момент очень мало интересовала Силина. Выбравшись из ниши, он прикрыл дверь и, покачиваясь от слабости, побрел в ванную. Повернув вентиль, Михаил несколько секунд смотрел, как хрустальная струя воды разбивается о голубоватую поверхность раковины, словно не веря в реальность этого видения. Наконец он подставил под струю рот и пил, пил, пил, жадно, ненасытно, неотрывно. Лишь когда желудок его раздулся до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнет, Силин оторвался от струи и посмотрел на себя в зеркало.

Собственный облик ужаснул его. Глаза впали, щеки, и без этого не сиявшие румянцем, провалились, что еще больше подчеркивалось недельной щетиной. Осторожно потрогав разбитую бровь с засыхающей кровью, Нумизмат невесело усмехнулся: 'Да, мне скоро и стрелять не надо будет. Люди, только взглянув на меня, со страху умирать начнут.'

Умыв лицо и наполнив бутыль, Михаил посетил соседнее с ванной комнатой заведение. Естественные отходы удивили его своими малыми количествами. 'Тут и на анализы бы не хватило', -- решил он, натягивая трико. Это прозаическое раздумье прервал донесшийся из розовой спальни прерывистый сигнал зуммера. Силин насторожился, первой его мыслью было, естественно, бежать. Он выбрался из туалета, зуммер по- прежнему надрывался, но Нумизмата неумолимо тянуло посмотреть на картину произведенного 'отрывающимися' разбоя. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше и, секунду поколебавшись, бесшумным, стелющимся шагом пробрался к открытым дверям спальни. С порога Михаил оценил безнадежно измятую постель, сброшенное на пол нежно-розовое покрывало, многочисленные бутылки на маленьком журнальном