После похорон мадам Дусе Элиз поселилась у Клодетт в ее двухкомнатном доме, расположенном в двух шагах от форта. Клодетт и ее муж спали на кровати, сделанной из молодых деревьев, она стояла в заднем углу первой, большой, комнаты. В другом ее углу спали вповалку, как щенята, их дети. Грубая самодельная койка Элиз находилась во второй, меньшей, комнате среди сложенных коробок с посудой, ножами, бусами и другой утварью. Все эти вещи свидетельствовали о торговых начинаниях мужа Клодетт — большинство колонистов в тех местах зимой занимались торговлей, даже если они были земледельцами всю остальную часть года.
Дни Элиз были заняты стиркой, уборкой, готовкой, уходом за детьми, помощью Клодетт, которая становилась все полней от очередной беременности. Иногда Элиз работала на табачных и индиговых полях Жюля — полола сорняки, собирала жучков и гусениц. Она была постоянно занята и радовалась этому: работа не давала ей задумываться, после нее лучше спалось ночью.
Временами, однако, когда она видела, как Клодетт вперевалочку ходит по своему дому, окруженная мужем и детьми, нужная всем и всеми любимая, готовая дать жизнь какому-то новому существу, на Элиз накатывала волна слепящей зависти. Она жалела, что после их с Рено индейской идиллии у нее не останется ребенка. Ей бы надо было этому радоваться, принимая во внимание все обстоятельства, но вместо этого она испытывала горечь. Пусть бы у нее осталось хоть это… Но нет, у нее были только воспоминания и думы, которые не давали ей уснуть в темные предрассветные часы, когда она лежала на своей койке лицом в подушку.
Рено пришлось сделать выбор, но он оказался бессмысленным. Его решение не спасло мадам Дусе, оно не поможет и начезам. И он знал это, знал с самого начала! Он исчез, исчез навсегда… Рено покинул ее для ее же блага, заставил подчиниться тому выбору, который, как показалось ему, сделала она, уйдя из форта начезов. Но он не хотел этого, в этом Элиз могла поклясться. Он хотел этого не более, чем она сама…
Элиз обуревали сожаления. Жаль, что в их любви было так мало радости. Жаль, что она не дала ему понять, как любит его. Ей хотелось вернуть те ночи, которые они провели во время перехода, чтобы вновь прижаться к нему, чтобы не повторились эти ужасные моменты презрения и злобы. Ей хотелось… Боже, как ненавистно ей было лежать в одиночестве на своей постели!
Элиз не давали покоя мысли о несправедливости бытия. Ведь все они люди, не так ли? Какое значение тогда имеют национальные различия? Почему бы не жить всем вместе без зависти и страха, без боли и смерти, без душевных мук, вызванных чувством долга перед своим народом? Она француженка, но невидимые нити связывают ее с этим полукровкой Рено, Ночным Ястребом, Татуированным Змеем. Эти нити затягивались все туже и душили ее так, как будто бы она должна была последовать за ним в загробный мир. Горло у нее саднило, болело все тело, сердце, голова.
Он ушел от нее — ушел и никогда не вернется…
Вскоре до форта Сан-Жан-Баптист дошли вести из Большой Деревни, от французской военной экспедиции. Французы были совершенно ошеломлены, когда на следующее после капитуляции утро подошли к форту начезов и обнаружили, что племя покинуло его. Впрочем, этому мало кто верил. Любуа и его солдат в лучшем случае обвиняли в некомпетентности, а в худшем — в сговоре с индейцами. Начезы не просто исчезли, они забрали с собой все до последнего черепка, все награбленное у французов во время резни, за исключением ненужных им пушек и пороха. По всей видимости, им пришлось несколько раз возвращаться, чтобы забрать все это добро. Казалось невероятным, что они при этом не разбудили французских солдат и их индейских союзников. Ходили слухи, что часть золота, отнятого индейцами у колонистов, перекочевала в карманы тех, кто стерег начезов, и они сделали вид, что ничего не видели и не слышали, дав им возможность уйти.
Что же касается пленных французских женщин и детей, то они и в самом деле стали заложниками чокто. Вполне естественно, что Любуа сначала отказался платить назначенный индейцами выкуп, но по мере того, как участь женщин становилась все более жалкой, он начал переговоры. Поскольку у него не было с собой ни золота, ни товаров, он дал индейцам понять, что их требования будут выполнены, и те предоставили пленницам некоторую свободу. Тогда Любуа тайно посадил женщин и детей на небольшой корабль и приказал взять курс на Новый Орлеан. Говорили, что в руках чокто остался только один белый пленник и несколько африканцев.
Некоторое время после того, как чокто обнаружили исчезновение пленных, ситуация была напряженной, но в конце концов чокто приняли обещания уплаты выкупа и с видом оскорбленного достоинства покинули эти места. Французские солдаты под командованием Любуа принялись жечь форты начезов и заново отстраивать форт Розали на высоком обрывистом берегу реки.
Из тех же мест пришли подробные сведения и о жизни француженок среди индейцев. Из своего рода парии Элиз вдруг превратилась в героиню, когда стало известно, какую важную роль она сыграла в спасении французских женщин и детей из плена. Местные женщины стали заходить к ней с визитами — как видно, они хотели удовлетворить свое давнишнее любопытство относительно ее. Они задавали бесконечные вопросы о ее жизни среди ужасных начезов и долго смотрели на нее, как будто ожидали увидеть в ней какие-то отличия от себя из-за того, что ей пришлось пережить. Никто не решался прямо спросить, каково ей было быть женщиной татуированного военного вождя, уж не говоря о том, что он был наполовину француз. Этот незаданный вопрос повисал в теплом вечернем воздухе, когда они сидели на крыльце, обмахиваясь веерами.
Когда настало лето, детей из форта Розали, у которых не обнаружилось родственников, забрали монашки-урсулинки. Их орден существовал в колонии только два года, но его присутствие уже стало ощутимым. Оставшиеся в живых женщины и мужчины получили участки земли ближе к Новому Орлеану, но некоторые предпочли вернуться на свои старые земли вблизи Большой Деревни, несмотря на то, что туда время от времени совершали вылазки небольшие военные отряды начезов. Временами Элиз самой хотелось туда вернуться, чтобы вновь завести хозяйство на своих землях. Однако они находились так далеко от форта, что это казалось опасным, да и не было у нее моральных сил на такое предприятие.
В июне в стране начеточе проездом оказался странствующий священник, собиравшийся служить среди индейцев каддо. Он успел окрестить Маленькую Перепелку, а затем обвенчать ее с Пьером Бруссаром, торговцем. Служба была короткая, да и свадьба длилась не намного дольше. По окончании торжества молодые навьючили своих лошадей и двинулись по узкой тропе к лесу. Маленькая Перепелка гордо восседала на своей собственной лошади. Такой чести индианки удостаивались нечасто — у начезов ездить на лошадях имели право только женщины из рода Солнца, но теперь это было и ее неотъемлемое право.
— Не печалься, — сказала индианка Элиз, прощаясь. — Мы скоро вернемся, мы будем часто приезжать. Мы привезем тебе вести о Татуированном Змее, если узнаем хоть что-нибудь.
Действительно, они привезли эти вести. Оказалось, что Рено присоединился к своему брату, Большому Солнцу, и к своей матери на их стоянке на берегу озера где-то в окрестностях Черной реки. Они были заняты строительством нового форта и посевами зерновых, чтобы прокормить людей. Это место находилось всего в пятнадцати милях от прежнего поселка по прямой через Миссисипи, но что толку, что теперь Элиз все точно знала? Для нее это расстояние было равносильно тысяче миль.
Поражение племени привело к его разделению. Большинство начезов примкнули к Большому Солнцу и его военному вождю, но некоторые ушли вслед за Лесным Медведем, третьи нашли прибежище среди союзных племен йэзу и куочита. Индейцы Лесного Медведя устраивали налеты на новый форт Розали, нападали из засад на французские военные патрули и на торговцев, путешествовавших по реке. От их рук уже погибло несколько человек.
В один из знойных дней в середине июля родился шестой ребенок Клодетт, девочка. Элиз стала ее крестной. Она целые дни ревностно ухаживала за малюткой, а Клодетт то смеялась над ее привязанностью к крошечному краснолицему существу, то вздыхала о том, что ребенок слишком запоздал с появлением на свет и его не успел благословить странствующий священник.
Летели недели и месяцы, а Элиз тосковала все сильнее. У нее пропал аппетит, она похудела, стала беспокойной, раздражительной, ей все время надо было что-то делать, чего-то добиваться, что-то менять. Она уже не довольствовалась заботами о крестнице и всю свою избыточную энергию тратила на изучение фермерского хозяйства и торговых методов Жюля. Вскоре Элиз начала давать ему дельные советы, и в знак благодарности он преподнес ей отрез ткани, думая, что она сошьет из него себе платье. Вместо этого Элиз отдала материал Пьеру, чтобы он выменял на него у индейцев посуду и корзины. Все эти вещи она
