Самые смелые и опытные охотники удалялись на день-два пути. Ночевали они в хижинах, сложенных из больших снеговых глыб, нарезанных охотничьим ножом. Спать в такой хижине было тепло в любой мороз, не пугала в ней и метель, только было бы в запасе побольше провизии.

Постепенно и Рори стал уходить всё дальше от Торгильсдаля. После первой длительной отлучки юноше как следует попало от Лейфа и Снорре. Но потом названый отец и дядька решили, что если они будут так опекать Рори, из него никогда не выйдет настоящего викинга. Только перед каждым его дальним походом Лейф проверял, в порядке ли у юного охотника оружие и одежда, достаточно ли взято провизии, не позабыл ли он огниво и кремень.

Не все дружинники Лейфа проводили ночи на охоте, добрая половина ночевала в господском доме. И перед ними вставала трудная задача — чем занять себя в бесконечные зимние вечера.

Потрескивают угли в очаге, жировик, установленный на подставке, тускло освещает жильё, а бородатые норманны с длинными волосами, с загорелыми лицами, с широкими ладонями, затвердевшими в работе, азартно сражаются в кости.

Кости — это древняя игра, зародившаяся на Востоке. Она проникла сначала на юг Европы, а потом перебралась и в северные страны. И случалось, что викинг, набивший где-нибудь в Сицилии или Элладе походную сумку золотом, драгоценными перстнями и ожерельями, высаживался в Нидаросе с пустыми карманами и нанимался в дружину к другому конунгу, чтобы заработать на кусок хлеба.

Кости представляли собою кубики из моржового клыка, на каждую из шести граней наносились чёрные кружки — очки — от одного до шести. Побеждал тот из игроков, кому удавалось бросить кубик так, что на верхней грани оказывалось больше очков, чем у противника.

Случалось, недобросовестный игрок подделывал кость, и она имела свойство падать шестёркой наверх. Если мошенничество обнаруживалось, виновного на месте постигала смерть.

У поселенцев Торгильсдаля не было в кошельках золота и серебра, единственное своё имущество — одежду, шапку, торбаса[97] — проигрывать нельзя, не пойдёшь же охотиться нагишом. Они играли в счёт будущего: на вознаграждение, которое получат от Лейфа, возвратившись в Эриксфиорд. И выходило у иного незадачливого бедняги так, что он, окончив службу у Лейфа, не только не получит ни ёре,[98] но ещё должен будет приплатить своим счастливым соперникам. Но что поделаешь — игра есть игра!

Кубики выбрасывались на плоскую столешницу, слышались радостные возгласы или проклятия — и долгий зимний вечер проходил незаметно.

Были среди дружинников люди другого склада: эти по целым часам просиживали за шахматной доской, время от времени двигая чёрные и белые костяные фигурки. Они выигрывали и проигрывали с достоинством и, окончив одну партию, тотчас начинали другую. Рори был бы неплохим шахматистом, если бы у него хватило терпения обдумывать свои ходы. Но к проигрышам он относился без всякого огорчения.

Лейф отмечал на своём календаре красной краской воскресенья и устраивал в эти дни общие моления.

Утром после завтрака все поселенцы, кроме тех, кто был на охоте, собирались в самой большой комнате «господского дома» и там «гренландский апостол» читал молитвы и пел гимны, а его слушатели стояли без шапок, благоговейно склонив головы. И хотя Лейф часто запинался и путался в непривычных евангельских текстах, горе было тому, кто улыбался: хозяин Торгильсдаля приходил в ярость.

От посещения церковных служб освобождался только старый Снорре: языческие верования скальда остались непоколебимыми, и в то время, как другие молились, он мирно дремал у очага.

Так в трудах и развлечениях проходила зимовка. Лейф надеялся, что, если всё так пойдёт и дальше до весны и возвращения в Эриксфиорд, он ещё раз оправдает своё прозвище Счастливого. Никто ещё не болел, никто не был серьёзно ранен в схватках с хищными зверями, погреба заполнялись мехами, тюленьими и моржовыми шкурами, рыбьим зубом.

Но вскоре после того как зимовщики отпраздновали встречу Нового 1003 года, случилось несчастье: с охоты не вернулся Рори Эйлифсон.

Первые два дня его отсутствие никого не встревожило: такое бывало часто. Третий день, принёс беспокойство, после четвёртого Лейф и Снорре поняли: стряслась беда.

Утром пятого дня на поиски юноши отправилась группа охотников во главе с Лейфом и Адильсом Хагнисоном, который заслужил прозвище Верный Глаз не только за плотничное искусство, но и за большое уменье, читать следы. С ними ушли ещё десять человек. Остальных Лейф поставил под команду Геста Альвирсона и наказал быть начеку. Исчезновение юного Рори можно было объяснить так: либо он тяжело ранен, либо погиб в борьбе с опасным хищником, либо в окрестностях Торгильсдаля появились враги, которые взяли его в плен. Видимо, их насчитывалось не так уж много: будь иначе, они совершили бы нападение на посёлок гренландцев. Но всё-таки надо было держать ухо востро. Оставшимся Лейф запретил покидать становище, на ночь приказал выставлять караул.

Адильс шёл во главе поисковой партии — его вели чёткие следы лыж юного охотника. К счастью, последние дни стояла бесснежная тихая погода, иначе разыскивать пропавшего было бы очень трудно.

Охотников окружала великая тишина. Ни птичьего крика, ни отдалённого волчьего воя, ни писка мыши, схваченной полярной совой… Только чуть скрипели лыжи под ногами идущих, ещё более подчёркивая царившее вокруг безмолвие.

К вечеру позади остались добрых полтора десятка миль. Впереди шла всё та же лыжня, оставленная Рори, — спокойная, ровная, без уклонений в стороны. Должно быть, юноша уверенно шёл к какой-то известной ему цели. Эту цель обнаружили, когда ночь уже опустилась на землю и полная луна озарила снега. Лыжня привела к добротно сделанной снежной хижине, в которой Рори, очевидно, ночевал уже не раз. Возле хижины было кострище с почерневшими углями, с кучкой хвороста рядом. Тщательный осмотр хижины и окрестностей не дал причин волноваться. Рори спокойно переночевал, поужинал, позавтракал — об этом говорили обглоданные кости у кострища — и отправился дальше.

Седые брови Адильса нахмурились.

— Юнец неблагоразумен, — проворчал он. — И это место достаточно далеко от посёлка, а он забирался ещё дальше…

— Видно, разыскивал угодья, богатые дичью, — вслух подумал Лейф.

Ночевать в хижине не стали. Отдохнув и основательно перекусив, поисковая партия двинулась дальше, благо света полной луны оказалась достаточно, чтобы идти по следам исчезнувшего Рори.

Через полчаса усиленного хода в глубокой долине, куда спустилась путеводительница-лыжня, Адильс и его спутники нашли развязку происшедшей драмы.

Здесь, как видно, шла жестокая борьба. Снег на обширной площади был взрыхлен, валялись разноцветные клочки шерсти, вырванные из меховых, одежд, разорванный торбас с левой ноги, пара сломанных лыж, принадлежавших кому-то чужому. Но как ни старались Лейф и остальные, они не могли рассмотреть, есть ли на снегу следы крови. Заходившая за откос долины луна светила слишком слабо. Попробовали сделать факелы из сосновых веток, они только дымили.

На месте схватки остались до утра.

Тяжёлые часы провёл Лейф, склонившись к костру и стараясь угадать судьбу Рори по причудливым языкам пламени: этому старинному гаданью учила его когда-то мать.

Когда наступившее утро ясно показало, что следов крови на снегу нет, не только Лейф, но и матросы вздохнули с облегчением: все любили весёлого, услужливого Рори и им горестно было бы узнать о его смерти.

Экспедиция двинулась по следам похитителей. Каждый невольно проверил, удобно ли ему будет, в случае надобности, схватиться за оружие, хотя все отлично понимали, что борьба в долине произошла несколько дней назад.

Погода, до того ясная и безветренная, стала ухудшаться. Небо заволоклось тучами, и скоро забушевала метель. Поиски стали бессмысленными: следы занесло снегом.

Лейф сказал:

— Мы возвращаемся в Торгильсдаль. Но я клянусь богом и всеми его святыми, что не покину Винландию, пока не найду моего мальчика. Я дрожал при мысли, что мы обнаружим его труп, растерзанный медведем или росомахой, но раз он жив — ни море, ни земля, ни даже подземные её недра не скроют от