— Вы останетесь здесь! — повторил трактирщик. Он уже не отрывал взгляда от человека в штатском. Отпустив Кирая, на подкашивающихся ногах двинулся на штатского:
— Подлые убийцы…
— Внимание! — крикнул блондин. — Мацак!
Трактирщик продолжал надвигаться на штатского, по-прежнему не сводя с него глаз, мучительно волоча подкашивающиеся ноги.
— Подлые… грязные убийцы!!
Мацак был уже за его спиной и, занеся револьвер, с силой обрушил его на голову трактирщика.
— Коллега Бела!.. — неистово закричал книготорговец. И потерянным взглядом уставился на неподвижное тело.
Прижав ладонь ко лбу, начал раскачиваться взад-вперед, как разыгравшийся ребенок:
— Боже всемогущий…
Все это время Дюрица, не шевелясь, смотрел на висящее тело.
Взгляд его был тверд, хотя в глазах стояли слезы. Словно закоченев, смотрел он перед собой на висевшего человека.
— Пора кончать! — сказал штатский.
Блондин убрал револьвер. Улыбнулся:
— Будто нельзя было кончить раньше?
Взглянув на штатского, добавил:
— Вы не находите?
Штатский повернулся к Мацаку:
— Кончайте с ними!
— Слушаюсь!
— И безо всякой педагогики! — сказал блондин.
Дюрица подал голос:
— Подождите… пожалуйста!
Штатский посмотрел на него:
— Неужели?
— Подождите немного! — сказал Дюрица.
Он по-прежнему не сводил глаз с подвешенного человека. Умирающий больше не стонал. Сделав неимоверное усилие, повернул голову набок. Приподняв веки, посмотрел на штатского, потом на распростертое тело трактирщика. Губы его раскрылись, окровавленный, вспухший язык его снова попытался вымучить какие-то слова, потом вяло вывалился изо рта. Услышав голос Дюрицы, человек медленно приподнял голову, потом уронил на грудь и, тяжело дыша, остановил взгляд на часовщике.
— Неужели? — повторил человек в штатском. — Оказывается, иногда попадаются среди вас и порядочные люди!
И сделал знак рукой:
— Прошу!
Дюрица шагнул вперед. Губы его были плотно сжаты, лицо окаменело. Кожа блестела от пота.
— Смелее, приятель, смелее! — подбадривал штатский. — Раз-два, и дело с концом! Зачем заставлять вашу жену мучиться сомнениями и тревогой? Теперь, я думаю, можно открыть дверь, — обратился он к блондину.
Дюрица сделал уже и второй шаг, когда книготорговец обернулся и в оцепенении уставился на часовщика. Ладони его, когда он отнял их ото лба, так раскрытыми и застыли в воздухе, губы разжались:
— Дюрица… Мастер Дюрица…
Всего несколько шагов отделяло Дюрицу от человека, тот дышал теперь уже тише и напряженно следил за подходившим. Изо рта его все еще сочились кровь и слюна, на беззубых, разбитых деснах чернела спекшаяся кровь.
— Мастер Дюрица… — шептал Кирай. — Мастер Дюрица… бога ради… что вы делаете?
Он посмотрел на распростертое тело трактирщика, цепляясь за него испуганным взглядом, словно пытаясь окликнуть и его.
Дюрица дошел до человека. Поднял глаза на его лицо и, как прежде Ковач, встретился взглядом с умирающим. Дюрица посмотрел сначала на окровавленный рот, на вспухшие, разбитые губы, беззубые десны, рваные ноздри, из которых капала кровь, потом глянул выше — в самые глаза. И впился в них остановившимся взглядом. В нос ему ударило зловонием из хрипящего рта, запахом крови и пота, острыми испарениями подмышек, вонью паленой кожи и мяса.
Кирай, шатаясь, сделал шаг в его сторону:
— Ради господа бога… Мастер Дюрица!.. Нет… нет… не делайте этого!..
Лицо его исказилось, губы дрожали:
— Нет… вы не хотите этого… нет, конечно же, не хотите!..
С испуганным, бессмысленным выраженьем Кирай поглядел вокруг. Взгляд его упал на человека в штатском:
— Нельзя!.. Не позволяйте ему этого!..
Потом, повернувшись обратно, закричал:
— Нельзя!.. Не позволяйте ему!.. Коллега Бела, не позволяйте ему этого!.. Ради бога… коллега Бела!!!
Он бросился к Дюрице и вцепился в его руку:
— Нельзя! Отойдите отсюда!! Отойдите отсюда! Немедленно отойдите!..
Дюрица не глянул в его сторону. Взгляд его был по-прежнему прикован к глазам висевшего.
— Ну же, смелее, врежьте этой скотине! — сказал штатский.
— Нет! — выкрикнул Кирай и, продолжая одной рукой удерживать часовщика, повернулся в ту сторону, где лежал трактирщик. — Нельзя!.. Правда, нельзя… Ведь нельзя! Белушка!..
Под ударами револьверной рукоятки он выставил вверх руку, сделал несколько неверных шагов в ту сторону, где лежал труп трактирщика. Потом качнулся назад и от следующего удара рухнул под ноги мастеру Дюрице.
Умирающий оторвал взгляд от Дюрицы. Перевел глаза на упавшего. Несколько мгновений глядел на него, затем веки его смежились, голова упала на грудь. Дюрица видел перед собой только его лоб, который заслонял склонившееся набок лицо. Подняв руку, он ударил человека по щеке. Голова качнулась.
— Один ноль! — объявил штатский. — Теперь еще разок — и конец представлению.
Дюрица зашатался. Сначала качнулся назад, потом, пытаясь сохранить равновесие, с занесенной рукой повалился вперед. Рука, хватая воздух, наткнулась на тело висевшего, и часовщик, шатаясь, повис на его груди. Так и застыл, судорожно вцепившись в голое тело и закрыв глаза.
— А ну живей! — заорал Мацак. — Нечего тут время тянуть!
— Теперь уже детские игрушки! — сказал штатский. — Кончайте, и все в порядке.
Мацак схватил Дюрицу за руку и поставил на прежнее место.
— Живо!
Дюрица поднял голову, замахнулся и снова ударил человека по лицу, по той же щеке. Голова покачнулась, сначала мотнулась к плечу, потом снова упала на грудь. Глаза на мгновение приоткрылись, взглянули на часовщика и опять закрылись. С усилием потянули на себя веки, все ближе и ближе, плотнее и плотнее, с мучительным напряжением, пока наконец их совсем не стало видно.
Дюрица стоял зажмурившись; так, не опуская раскрытых ладоней, он повернулся и, не поднимая глаз, вслепую шагнул к выходу. Локти его все дальше отстранялись от тела, чуравшегося собственных рук, пальцы судорожно дергались, словно их отторгали от ладоней, и, когда он добрел до дверей, разметанные в стороны кисти были вскинуты до самых плеч и из задравшихся рукавов пиджака рвались прочь растопыренные пальцы.