уже над тем, любит ли она Федора или нет. Все ее душевные силы были сосредоточены на ожидании Стрелецкого. Федор, как раньше, стоял в стороне. Если она и думала о Федоре, то лишь так, будто вопрос о чувстве к нему давно был решет.
Но сейчас она вдруг вспомнила вчерашнюю беседу с братом. Виктор ей сказал: «Дурные примеры заразительны». Он имел в виду отца. Марина не знала, легко ли отцу было бросить семью, но о том, тяжело ли ей будет оставлять Федора… да еще ребенок… она об этом совершенно не думала! И это ее испугало — самое главное не успела решить!
И, стараясь отдалить эти мысли о главном, чувствуя в них угрозу своему тревожно-радостному ожиданию приезда Анатолия, она опять заставила себя думать лишь о нем. Скорее бы он приезжал! Как медленно ползет время!
Но почему Анатолий ничего не пишет?
Она об этом подумала потому, что не могла ничего отыскать в памяти нового, связанного с их отношениями. У них мало было встреч. Его молчание почему-то не огорчало ее. Она и сама не писала ему.
Ей было хорошо так ожидать Анатолия, без писем, теряться в догадках, рисовать будущую встречу.
— Спи, Надя, — тихо сказала Марина, — уже утро…
Глава семнадцатая
Уже по-летнему буйствовало солнце… Студенты уходили в лес и там, в тени кустов, штудировали книги и конспекты. Скоро экзамены.
Некоторые прятались за плотными дверями аудиторий: пусть в соблазнительно-пряном запахе трав идет раннее лето — лучше не слышать, не знать… В институте последние лекции. Все тише и тише в коридорах. Только физкультурники во главе с Хмурым — «ветераном», как называют его между собой студенты, — не собираются, кажется, сворачивать своей деятельности на каникулы. По-прежнему повелительный бас Хмурого ежедневно раздается на площадке за институтом. Хмурый — друг Ванина с гражданской войны. У него чуть скуластое лицо, на мощной груди алеет орден боевого Красного Знамени.
В одной из свободных аудиторий, около учебных макетов местности, вправленных в деревянные опалубки, занимаются осоавиахимовцы.
Здесь все, как бывает в жизни: равнина с ветряными мельницами и голубыми змейками рек, исхлестанная оврагами, перелесками, дорогами… Черные жучки танков ползут в гору… орудия притаились у леса. Вспыхивают красные, белые, зеленые огоньки. Указка Хмурого руководит «боем».
В коридоре выставлена карта Западной Европы. Ломаная линия флажков ползет вниз — на Балканы, в Сирию…
— Ребята, сбежал Гесс! Сообщение германского информбюро…
— Становись! — на высокой ноте, молодо, без напряжения раздается голос Хмурого.
«Национал-социалистическая партия сожалеет, что этот «идеалист» стал жертвой одной из роковых навязчивых идей».
— По порядку номеров рассчитайсь!
«Он был одержим навязчивой идеей, заключавшейся в том…»
— Смирно! — Аркадий Ремизов обошел команду. — Идем за город. Я вас предупреждал: надеть подходящие костюмы. Соловьев, вы на танцы собрались? Зачем этот костюм?
— Да ладно, Аркашка!
— Отставить! Стоять смирно! Я вам Аркашка в комнате, а здесь — командир.
— С ума сошел, — изумленно шепчет Виктор.
— Что? — Аркадий резко повернулся к нему.
Виктор замолчал.
— Шагом… арш!
И Аркадий с осунувшимся и чуть побледневшим от бессонницы лицом (работа над дипломным проектом подходила к концу) повел свою команду за город. Зеленые бугры, перелески, застоявшаяся в оврагах вода. Черные точки вдали, за лесом, перебегают с места на место. Занятия осоавиахимовцев начались.
— Первое отделение, по-пластунски пятьдесят метров вперед… арш!
Ребята приникли к земле, ползут… Неповоротливый Борис Костенко отдувается, сплевывая крошки земли… Нет, не догнать ему Сережку Прохорова: тот, держа очки в руке, будто солнечного зайчика зажал в ладони, далеко вырвался вперед.
— Соловьев, назад!
Виктор встал с земли, пригибаясь, побежал назад.
— Как ты ползешь? — гремел Аркадий.
— Но ты же видишь — костюм…
— Я тебя предупреждал!
— Ну, Аркадий, я же не знал…
— Что за расхлябанность! Как ребенок малый!
И вдруг сбоку быстрый шепот Семена Бойцова — наблюдателя:
— Товарищ командир! Ориентир номер три, двадцать метров вправо — противник!
Аркадий выпрямился.
— Соловьев, занять позицию у березы. Ручной пулемет… Огонь — по команде! По-пластунски — арш!
Виктор замялся. И вдруг, увидев перекошенное лицо и круглые злые глаза Аркадия, плюхнулся на землю и, работая локтями, прижимаясь щекой к теплой ее поверхности (твердые комочки больно царапали кожу), быстро пополз.
— Ниже, ниже! Слиться с землей! — командовал Аркадий.
Трунов уехал на завод, где приступали к испытанию аппарата. Аркадий заканчивал последний чертеж.
Начались экзамены.
В коридорах института — тишина. На дверях аудиторий — белые листки:
«Тихо! Идут экзамены!»
Перед дверями Большой технической аудитории группа студенток первого курса ждала Семена Бойцова, который должен был проводить с ними консультацию по курсу сопротивления материалов.
В аудитории Ванин экзаменовал Бориса Костенко.
Наконец Борис вышел, и сразу — залп восклицаний и вопросов:
— Что поставил, что поставил?
— О чем спрашивали?
— Трудная задача?
— «Отлично» поставил, — снисходительно, не совсем обычным голосом, еще хранившим следы волнения, сообщил Борис, утирая платком лоб и красные щеки. — Один коварный вопрос задал… Понимаете…
И он принялся объяснять обступившим его девушкам, в чем крылась коварность вопроса, заданного
