смотри, и жен! Не забудь.
Федор пошел приглашать. Ванин, выслушав его, смутился.
— Почему же именно меня?
— Мы вас очень просим, Александр Яковлевич.
— Спасибо, спасибо. Непременно будем, — поспешно согласился он.
Антон Павлович, узнав, в чем дело, встрепенулся.
— О-о! — протянул он басом и наклонил голову к плечу. Он всегда так делал, когда был приятно польщен. — Большая честь, большая честь… Придем, обязательно придем… Благодарю вас!
…Вечером, когда мягкие весенние сумерки затушевали линии домов и в саду робко и одиноко прищелкнул соловей и выжидательно смолк, чуткую тишину вспугнули бойкие звуки радиолы. Они вырвались из открытого окна второго этажа, мешаясь с голосами, смехом людей, звоном посуды и аплодисментами. Качались, плыли вальсы в воздухе, настоянном на запахах весны…
Уже давно хозяйничала ночь, перестали вспыхивать синие огоньки трамваев у Парка культуры и отдыха, а из открытого окна все еще лились звуки.
Потом долго в окнах виднелись парочки, но соловьям уже никто не мешал. Они выщелкивали, высвистывали — нежно, неистово, призывно, тревожа людей: не спите, не спите, на земле весна…
У дверей комнаты, где жили подруги, Марина осторожно высвободила руку.
— Я у девочек ночую. Спокойной ночи, Федор… Спать, спать… Я очень много выпила, Федор… Мы завтра с тобой поговорим. Обо всем, обо всем…
Дотронулась до его руки.
— Ты можешь до завтра?
В темноте не видно его лица. Он сказал, затаив вздох:
— Хорошо, Марина.
Он держал ее пальцы. Он не хотел уходить. Все очень странно: так было хорошо там, на свадьбе Жени и Аркадия. Марина сидела рядом, веселая, близкая… А только вышли — опять отчуждение, холод…
— Спокойной ночи, Федор. — Помолчала, не двигаясь, не освобождая пальцев. — Иди, Федор! Спи. Мне хорошо сегодня.
— Ты мне завтра все скажешь?
— Я тебе завтра все скажу. Иди.
Что «все?» «Давай разойдемся, Федор». Не так-то много — можно сказать и сейчас.
Но она не хочет. Она медлит, приоткрыв дверь.
— Я тебе сказала: спокойной ночи, Федор. Ты не слышал?
Мягкий, почти ласковый голос. Черт возьми, действительно, что он стоит как истукан?
— Спокойной ночи, Марина!
Повернулся и пошел прочь, в темноту коридора.
Марина вошла в комнату. Темно. Нади нет. Она легла на кровать, и сразу все поплыло вокруг… Пьяна, пьяна…
— «Каким вином нас угощали!» — повела рукой и засмеялась. Какое глупое и смешное состояние! В глазах качаются лица… Вот Женя, счастливая, похорошевшая… Аркадий, предупредительный и элегантный… Ванин, довольный, захмелевший, подтягивает Трунову… Они пели песни своей молодости.
гремел бас Трунова, переплетаясь с мягким тенором Ванина.
Молодежь с заговорщицкими лицами перекрывала их голоса:
Потом танцевали и опять пили вино.
Много вина. Все плывет… Пустая койка Жени… Платье в незакрытом гардеробе… Темный абажур…
Почему так долго не идет Надя? Вот она и Виктор будут счастливы. Что им может мешать? Надя — умница. У нее только все где-то внутри. Полюби ее — она расцветет вся, доверчиво, щедро.
Нет, не надо ни о чем думать. Надо попытаться уснуть. Голова кружится… Женя говорит: хочешь уснуть — вспомни сорок знакомых лысых. В сущности, она не пара Аркадию… Он серьезный, умный… Ну, дурачится иногда — это от хорошего такого… душевного здоровья… А на самом деле он очень серьезный. А она… не поймешь — девчонка. Не пара? А вот будут счастливы… Аркадий так хорошо влияет на нее. Да- а…
— Надя, что ты так долго?
— Я давно уже пришла.
— Иди сядь ко мне.
Надя села у изголовья. Марина затихла, закрыв глаза.
— Ну что — ты будешь спать, а я сторожить? — засмеялась Надя.
— Нет, я не сплю, — необычайно живо, раскрывая глаза и улыбаясь, произнесла Марина. Подняв голову, она подперла ее рукой. — Знаешь, Надя, я ведь с вами последние месяцы…
— Как?
— Уезжаю в Томск, к отцу.
— Совсем?
— Не знаю.
— Я не понимаю тебя. А учиться?
— Учиться я буду.
Марина притянула подругу к себе, обняла ее за плечи.
— Поживу у него каникулы, а потом… покажут дела. Я, Надя, поняла одно: так, как я жила, нельзя дальше… Я стала уважать в себе человека, Надя. Что я была? Муж и ребенок — один свет в окошке. Да, меня сперва… вот, как в физической химии вещество, перенесли из одной фазы в другую, а меня… от отца в эту трудную жизнь — и перехватило дыхание. А потом… думаю: ведь эта трудная жизнь — она настоящая и есть. Ах, нелегко сразу понять это!.. Я вот танцами да театрами увлекалась… глупость какая! У меня сейчас такое состояние, будто я стою у порога… пусть трудной, но хорошей-хорошей жизни… И знаешь, кто… я верю… поможет мне… переступить этот порог?
Она умолкла, открыто и светло глядя на подругу. Надя сидела, грустно поникнув.
— Нет, я тебе ничего не скажу, — вдруг встревоженно произнесла Марина и медленно опустила голову на подушку, отвернула лицо к стене.
Неожиданно подумала о том, что, сколько бы ни протянулось ожидание приезда Стрелецкого — пусть год, пусть два, — она все равно раньше, чем увидит его, не может не только оставить мужа, но ей неловко даже признаться сейчас себе, и тем более подруге, в своем чувстве к Анатолию. Марина не раздумывала
