особенном внимании к тем студентам, которые почему-то остались вне комсомола. Одним из таких был Прохоров. Очень живой, немного развязный, неглупый парень, он ленился; не нуждаясь в стипендии, махал рукой на все замечания. Товарищам говорил:
— Кому какое дело? Подойдут экзамены — увидим.
Надя Степанова, комсомольский групорг первого курса, заявила Купрееву:
— Ну что ты с ним сделаешь? Смеется. «Я, — говорит, — не комсомолец и не подлежу вашей обработке». Займись ты с ним сам, Федор.
— Хорошо. Подумаю, что с ним делать. Теперь вот что. Семен Бойцов — ты к нему там ближе, поговори с ним, что он думает насчет вступления в комсомол?
Надя слегка смутилась и отказалась наотрез:
— Не буду с ним говорить!
— Почему?!
— Так. Не буду — и все.
Только потом она рассказала, что училась с Семеном в деревне: был, как все, живой, общительный. Потом она уехала в город и снова встретилась с ним, уже в десятилетке.
— Словно подменили его. Злой стал… и робкий какой-то.
— Гм.. Но при чем здесь ты? Почему ты не хочешь с ним побеседовать?
Надя покраснела. И вдруг Федор вспомнил «день открытых дверей», встречу Семена с девушками… Он нахмурился.
— Вскружила голову — и в сторону?
Девушка совсем смутилась.
— Ничего подобного, не имеешь ты права так говорить! Я с ним дружила в детстве, как со всеми, а вырос и ходит, словно я ему дорогу перешла. Не умею я теперь с ним говорить…
— Ну, хорошо, я попробую сам.
Надя ушла.
Да, тут надо подумать. Оказалось, не так просто подойти к Бойцову. Федор огорчился, когда, присмотревшись к нему, понял, что он действительно боится людей.
Однажды в коридоре Федор услышал злую шутку, пущенную вдогонку Бойцову одним из студентов. Тот проехался насчет «громкой фамилии и тихого ее обладателя». Бойцов вспыхнул, оглянулся, отыскивая глазами обидчика среди неловко и сконфуженно притихших студентов. Обидчик нашелся сразу — сам шагнул вперед и заявил насмешливо:
— Это я придумал!
— С чем Вас и поздравляем! — сказал Федор, незаметно подошедший сзади и раздосадованный тем, что Семен, молча отступил, вдруг побледнев. — Вы кто, студент? Какого курса?
— Студент! — с вызовом сказал тот.
— Чтоб этого больше не было, понятно? Вы забыли, где находитесь?
Наверно, его вид настолько был решительным, что незадачливый шутник счел благоразумным удалиться, бормоча что-то вроде того, что «нельзя уж и пошутить».
Да, Ванин оказался прав. Из такого Бойцова не получится хорошего инженера — руководителя производства. Надо с ним что-то делать. Но как подойти к нему? Сблизить с хорошими ребятами? Есть! Федор познакомит его с Аркадием Ремизовым. А для этого лучше всего пригласить Бойцова жить к себе в комнату.
В перерывах между лекциями Бойцов выходил в коридор и, прислонившись к стенке, исподлобья оглядывал все и всех близко поставленными светлыми зеленоватыми глазами. Серый, безукоризненно сшитый костюм и темный галстук скрадывали непривлекательность лица, но плотно сжатые губы, связанные, неуверенные движения, тоскующий и в то же время дерзкий взгляд говорили, что Бойцов остро чувствует свое одиночество.
До института жизнь Семена сложилась так, что в первый день своего студенчества он едва справился с собой: хотелось лечь щекой на раскрытую тетрадь и заплакать.
Шесть лет назад у него умер отчим. Во всех анкетах против графы «соцпроисхождение» он писал: «Сын рабочего». С тех пор, как Семен помнил себя, он всегда был сыном рабочего-коммуниста. Другого отца он не знал.
Когда отчим умер, Семену было четырнадцать лет. Он учился в средней школе, увлекался механикой, мечтал стать инженером. Ничто, казалось, не могло ему помешать. Дорога была ясная и прямая.
Неожиданное горе перевернуло его жизнь.
Это случилось в день, когда Семен готовился к школьному вечеру самодеятельности. Шла последняя репетиция в клубе. Семен должен был выступить с чтением стихотворений. Он сидел в зале, ожидая своей очереди. Очень волновался: вдруг забракуют его выступление? Напрасны были его волнения. Он не стал выступать: подошел один из его соклассников — хороший, верный друг, как думал раньше Семен, — и каким-то чужим, надменным голосом сказал:
— Что же ты сидишь? Иди домой, к тебе приехал отец…
— Какой отец? — не понял Семен.
— Какой? Которого ты скрывал.
И отошел.
Отец, которого «скрывал» Семен! Чужой, презрительный тон товарища Семен будет помнить всю жизнь…
Никого и никогда он не скрывал! Он не знал своего отца. Семену не было и двух лет, когда отца увезли из села милиционеры. Он был торговцем, одним из тех буржуев, о которых Семен знал по книжкам. У него не было ни большого живота, ни жирной шеи, но все равно он был буржуем.
Мать отдали за него замуж в шестнадцатом году. Через четыре года родился Семен. Мать не любила мужа, и, когда его увезли, она вышла за того, кто стал Семену вторым отцом.
Но вот отец вернулся, и радость ушла из жизни Семена.
…Вечером отец сидел на кухне, пил водку. Мать, сердитая, подливала в рюмку и молчала, хмуро разглядывая некрасивое, белобрысое лицо с близко поставленными глазами.
Семен ушел в другую комнату. Он сидел на сундуке и прислушивался к осторожному, пугливому смеху отца. Тот в чем-то убеждал мать, всхлипывал, сморкался, потом опять пьяно посмеивался:
— Перековали меня… да! Работал на Севере… Ничего! Сюда все хотел… Сыночек ведь… Ты вышла замуж, это я знал. Да-а… Что ж… Жить надо! Но вот Семен… Это что же он не показывается? Робеет? Ничего, привыкнет…
Семен слышал, как мать сказала:
— Ну, вот что, Петр… Жить мы с тобой не будем. Сейчас не заставишь, нет… не то время… Мы тебя забыли — забудь и ты нас.
Отец скрипнул зубами и заплакал. Потом они говорили тихо, перебивая друг друга. Отец повышал голос, один раз даже стукнул по столу. Семен вскочил с сундука, сжал кулаки.
Но мать — одна, такая большая, сильная — остановила отца:
— Но, но! Не забывайся! Ишь, развоевался…
Отец утихомирился. Сидел молча, похрустывал огурцом. Вздыхал.
— Еще рюмочку.
Потом опять что-то говорил — уже мирное, успокоительное, стихая и заметно пьянея.
Уходя, он заглянул в комнату, с минуту смотрел на Семена.
— Вылитый, — блаженно произнес он.
Семен, побледнев, слез с сундука. Отец поспешно закрыл дверь.
Он приходил еще несколько раз. Скандалил. Мать грозила милицией.
Потом она действительно заявила куда-то, и отец перестал ходить. Он устроился на маслозавод, где работала и мать. Издали раскланивался с ней. Семен избегал встречи с отцом.
Он еще учился в средней школе, но уже не мечтал об институте. Он не мог теперь писать «сын рабочего», не мог прямо смотреть в глаза товарищам. Сын торговца!
Но ведь Семен не считал этого человека отцом. Его настоящий отец — тот, хороший, добрый,
