Я повторяю это, потому что такой вопрос возникает снова и снова. Идея духовности не согласуется с железной дисциплиной воина. Самое важное для шамана, подобного дону Хуану, — идея прагматизма. Когда я встретил его, я считал себя практичным человеком, социологом, полным объективности и прагматизма. Он разрушил эти мои представления и заставил меня увидеть, что, как истинно западный человек, я не был ни прагматичным, ни духовным.
Я понял, что повторял слово “духовность” только как противоположность корыстным аспектам повседневного мира. Я хотел уйти от меркантильности этой жизни, и стремление сделать это и было тем, что я называл духовностью. Я понял, что дон Хуан был прав, когда требовал, чтобы я сделал вывод: определил, что я понимаю под духовностью.
Я не отдавал себе отчёта в том, о чём я говорил. Сказанное мною может звучать слишком самонадеянно, но иначе это выразить невозможно. То, к чему стремятся такие шаманы, как дон Хуан, — это повышение осознание, то есть приобретение способности воспринимать, используя все возможности восприятия, данные человеку. Это предполагает наличие огромной задачи и непреклонного следования цели, которые невозможно заменить духовностью западного мира» (К. Кастанеда, из эл. кн. «Лекции и интервью», гл. «Плавание в неведомое», интервью Д. Трухильо Риваса с К. К. для журнала «Uno Mismo», февраль 1997 года).
Неужели адепты религиозных путей в аспектах «духовности» не обладают необходимым практицизмом и дисциплиной?
«Вопрос: Некоторые читатели литературных трудов Карлоса Кастанеды упрекают его в том, что он мог бы проявить более сильную духовность при написании книг, поскольку он никогда не употреблял таких слов, как “любовь”. Действительно ли мир воина так холоден? Испытываете ли вы человеческие эмоции? Или вы, возможно, придаёте иное значение этим чувствам?
Ответ: Да, мы придаём им иное значение, и мы никогда не употребляем таких слов, как “любовь” или “духовность”, - старый Нагваль убедил нас в том, что это всего лишь пустые концепции… Он придерживался следующей аргументации: если мы действительно считаем себя бессмертными существами, позволяющими себе роскошь жить среди гигантских противоречий и безграничного эгоизма, если всё, что имеет для нас значение, — это незамедлительное вознаграждение, то как мы можем сделать любовь и духовность поистине подлинными? Для старого Нагваля эти концепции были всего лишь тщетными, безжизненными словами, воплотить которые в жизнь не был готов ни один человек…
Старый нагваль сказал нам, что мы, как правило, никогда не учились любить. Мы научились только испытывать благодарные эмоции, относящиеся исключительно к персональному Я. Бесконечность возвышенна и безжалостна, говорил он, и в ней нет места для ложных концепций, не важно, сколь приятными могут они нам казаться» (К. Кастанеда, из эл. кн. «Лекции и интервью», гл. «Незаполненный чек чистой любви», The Blank Check of Sheer Affection — интервью с Флориндой Доннер-Грау и Кэрол Тиггс, переведено с испанского и впервые опубликовано 1 апреля 1997 года в журнале «Mas Alla»).
При всём этом профанация идеалов религии может казаться «искренней», «протестующе- справедливой», «эмоциональной»:
«Было очевидно, что воспоминания о доне Хуане взволновали Карлоса. Я мог заметить, что его захлестнула волна привязанности.
Один из помощников поднял руку и заметил, что, в отличие от его утверждений, сострадание к ближнему — существенная идея всех религий.
Он сделал жест, как будто отгонял мух.
“Уйдите от этого! Эти утверждения, основанные на жалости — обман! Из-за повторения тех же самых идей мы заменили подлинный интерес к духу человека на дешевую сентиментальность. Мы стали сострадательными профессионалами, и что? Что изменилось?» (из эл. кн. Армандо Торреса: «Conversaciones con Carlos Castaneda», «Встречи с нагуалем».)
Наряду с профанацией религиозных истин вызывающе утверждается чудесный путь магии, путь воина-мага. Это один «блок», состоящий из отрицания одной части и превозносящий другую часть. Например:
«Я (Армандо, ученик К. К.) спросил его, что делает маг в том мире.
Он (Кастанеда) ответил:
“Для большинства людей умереть означает вступить в измерение тихих и необычных аспектов, таких же, как те, которые мы свидетельствовали в обычных снах. Там ничто не имеет линейной последовательности, и понятия времени, пространства, и силы тяжести не применяются. Вообрази, всё то, что может делать воин, который имеет контроль своего двойника из сновидения, в путешествии такого характера! Как ты понимаешь, это — подвиг осознания”.
“Маг — это тот, кто проводит свою жизнь, приобретая хорошие качества через трудную дисциплину. Когда приходит его время, он сталкивается со смертью как с новым этапом своего пути. В отличие от обычного человека, он не пробует прикрыть свой страх ложными надеждами”.
“Воин уходит в своё окончательное путешествие с радостью, и его смерть приветствует его и позволяет ему сохранять его индивидуальность как трофей. Его чувство существования настроено в такой степени, что он становится чистой энергией и исчезает с внутренним огнём. Таким способом он может продлить свою индивидуальность на тысячи миллионов лет”.
“Тысячи миллионов?”
“Да. Мы — дети земли, она — наш последний источник. Выбор магов состоит в том, чтобы объединиться с осознанием земли на всё время, которое она существует» (из эл. кн. Армандо Торреса: «Conversaciones con Carlos Castaneda», «Встречи с нагуалем»).
И заключая подраздел «Софизмы», назовём ещё один приём «избирательности» или же «установки». Правда, он во многом относится не к самим текстам К. Кастанеды непосредственно, а к их оценке, полемике, обсуждению или к спору по поводу их. Заключается же этот некорректный приём в том, что «защитник» К. К., оппонент, заведомо не хочет принимать к сведению несуразности, противоречия, обман и абсурд в его книгах — он с этим попросту не соглашается, обосновывая это простыми доводами, как-то: «а это Кастанеда ошибся», или — «он здесь был совершенно не прав и отступил от чистоты и правильного направления пути магов», и т. д. То есть апологет Кастанеды берёт из его описания то (тезисы, книги), что лично «ему нравится» и что «ему хочется», и не принимает к сведению, что «не нравиться». Конечно же, в этом случае о никакой «объективности» говорить не приходится; здесь ваш оппонент «мёртво» блокирует всякую здравую, нормальную критику и уводит полемику в абстрактные, ничего не доказывающие и ни к чему не ведущие размышления по поводу «есть ли чистота в учении Кастанеды или её там нет», «каким должен быть путь магии», и к прочем «субъективным» предпочтениям, вкусам и мнениям. Естественно, «избирательность» — это некорректный приём, призванный подорвать и сломать вообще «всякий» спор, по «любому» вопросу…
Так действует установка. Так теневые, уже внедрённые в человека, вибрации защищают сами себя. Но, вообще-то, она действует и в процессе прочтения кастанедовских книг — всё хорошее, мудрое, позитивное принимается, всё отрицательное отвергается, не прочитывается, не входит в поле внимания и как бы отсутствует…
Это были «софизмы». Но и на этом охота на Кастанеду ещё не заканчивается. Иные приёмы манипуляции…
Писатель-толтек Кастанеда циничен, безжалостен, бессердечен, но это не означает, что он не может использовать сердечные чувства читателей. «Сердечный посыл» (или «сердечный запрос») — так условно звучит «приём» воздействия на сознание.
В описании Кастанеды имеются такие пассажи, которые при чтении вызывают самые трогательные, «святые» чувства — сердечного сопереживания, жалости, сострадания… Речь, например, идёт о судьбе дона Хуана — об истории его жизни, о семье его. Здесь мы узнаём… как убили его отца и мать, как ему самому, ещё маленькому, мексиканские солдаты перебили кости пальцев… Как наивен и доверчив был дон
