— Просыпайся, — сказала сестра. — Пришел доктор Кайл, он осмотрит тебя.
— Я не хочу.
Она дрожала от приснившегося кошмара. У спинки кровати маячила огромная фигура Хью.
— Не выдумывай, — решительно заявила сестра. — Доктор уже здесь.
Сон рассеялся. Флора моргнула, и образ Хью вырисовался во всех деталях. Она мрачно смотрела на него с ощущением, что ее предали.
— Я же просила Изабель ничего не говорить вам.
— Как и все мы, Изабель не всегда делает то, что ей говорят.
— Но она обещала…
— Ну уж нет, — вмешалась сестра, — мисс Армстронг никогда не дала бы такого обещания. Извините меня, доктор, я оставлю вас ненадолго. Мне нужно вернуться к миссис Армстронг.
— Хорошо, сестра.
Сиделка вышла, шурша накрахмаленным фартуком. Хью закрыл за ней дверь и присел на край кровати.
— Изабель сказала, что тебя тошнило.
— Да.
— Когда это началось?
— Ночью. Я не знаю, в какое время. Я не смотрела на часы.
— Ну, что ж, давай посмотрим.
Он откинул волосы с ее лба и приложил ладонь. Прикосновение было приятно прохладным. «Это он вчера ударил меня по лицу». Воспоминание об этом казалось подобным погружению в новый кошмарный сон. Жаль, что это был не сон.
— Боль была?
— Да.
— Где?
— Везде. В основном в животе.
— Аппендикс тебя не беспокоил?
— У меня его нет. Вырезали четыре года назад.
— Хорошо, один диагноз уже можно исключить. У тебя есть аллергия на что-нибудь? На какие-нибудь продукты?
— Нет.
— Что ты ела? Что ты ела вчера на обед?
— Холодную баранину с печеным картофелем.
— А на ужин?
Флора закрыла глаза.
— Бифштекс. И салат.
— Еще что?
— Устрицы.
— Устрицы, — повторил он, словно одобряя ее выбор. Потом с тревогой переспросил: — Устрицы?
— Я люблю устрицы.
— Я тоже, но при условии, что они свежие.
— Значит, я съела протухшую устрицу?
— Похоже на то. Неужели ты их не пробовала? Обычно ошибиться невозможно.
— Я… я не помню.
— У меня уже были проблемы с «Рыбацкой гостиницей» и их устрицами. Придется побеседовать с хозяином, пока он не отравил весь Арисейг. — Хью встал и достал из кармана серебряный футляр. — Странно, что я еще не получил вызова из Ардмора.
— Брайан ел креветки.
— Жаль, — проговорил Хью и сунул термометр в рот Флоре, тем самым заставив ее замолчать.
Он взял ее за запястье и стал считать пульс. Флора, отвернувшись к окну, смотрела на медленно плывущие по небу облака. С берега доносились печальные крики чаек. Сейчас Хью заберет градусник и уйдет, оставив ее умирать.
Но время шло, а ничего не происходило. Все словно застыло, окаменело. Флора повернула голову и посмотрела на Хью. Он стоял неподвижно, сжимая ее запястье, и задумчиво смотрел вниз. Широкий рукав просторной ночной кофты Изабель свалился складками к плечу Флоры, обнажив тонкую руку. А вдруг у нее какая-то тяжелая болезнь, и доктор пытается найти слова, чтобы сказать ей, что она обречена?
От тягостных размышлений ее спасла Изабель, которая, прежде чем войти, осторожно заглянула в комнату, словно опасаясь, что Флора набросится на нее.
— Как наша больная? — поинтересовалась Изабель.
Хью выпустил руку Флоры и вынул градусник.
— Думаю, это пищевое отравление, — сказал он, надевая очки.
— Отравление? — испуганно переспросила Изабель.
— Не надо так пугаться. Она съела несвежую устрицу вчера в ресторане.
Флора снова почувствовала себя виноватой.
— Не знаю, как это получилось. Я люблю устриц.
— А как же танцевальный вечер? Тебе придется еще несколько дней провести в постели…
— Вовсе нет. Если она будет слушаться, то успеет встать на ноги. Пусть пару дней поголодает и полежит в постели. — Хью взял свой саквояж и повернулся к Флоре. — В ближайшие день-два возможна депрессия и раздражительность.
Как только он произнес слово «раздражительность», Флора поняла, что сейчас снова заплачет. Наверное, Хью догадался об этом, потому что решительно направился к двери.
— Не давайте ей волноваться, — сказал он Изабель, вежливо выпроваживая ее из комнаты. Потом оглянулся через плечо и подарил Флоре одну из своих редких улыбок. — До свидания, Роза.
Флора всхлипнула и потянулась к коробке с бумажными салфетками.
Насчет депрессии он был прав. Остаток вторника Флора проспала, но на следующий день ее охватило уныние. Погода за окном тоже не радовала. Небо было серым, шел дождь, и в окно ничего не было видно, кроме гонимых ветром темных туч и случайно пролетающих мимо мокрых чаек. Начался прилив. Волны бились о галечный берег, создавая монотонный меланхолический фон, а темнота заполнила дом так рано, что свет пришлось зажечь в три часа дня.
Мысли Флоры непрерывно крутились в голове, но никуда не вели, как дорожка для бега на месте. Лежа здесь, в чужой постели, в чужом доме, Флора снова столкнулась с пугающим ощущением потери личности. Она не могла поверить, что вступила в эту безумную игру с уверенностью, которая сейчас казалась невообразимой глупостью.
Она вспомнила слова Розы: «Близнецы — это две половинки целого. Разделять их все равно что резать целое пополам». Тогда Флора не задумалась над их смыслом, но сейчас это мучило ее, потому что Роза выбрала другую дорогу. Неужели она, Флора, такая же?
А если бы их мать взяла Флору, а отец — Розу? Неужели Флора смогла бы в семнадцать лет забраться в постель женатого мужчины? Оставила бы Энтони в тот момент, когда он так нуждался в ней, и улетела на остров Спеце с молодым богатым греком? Поначалу все это казалось совершенно невозможным, но после ужасной сцены в машине Хью Флора потеряла уверенность в себе. «Своей смертью ваша жена сломала вам жизнь» — это были слова Розы, но произнесла их Флора. Она уткнулась лицом в подушку, но это не помогло, потому что ужасная фраза продолжала звучать в голове.
Как она сможет распрощаться с Армстронгами после всего, что произошло? И куда она поедет? В Корнуолл? Но там она будет чувствовать себя лишней: отец и Марсия заслуживают того, чтобы немного побыть вдвоем. В Лондон? В Лондон, со всеми его проблемами. Где жить? Где работать? Флора представила, как она ждет автобус в длинной очереди под дождем, бегает за покупками в обеденный перерыв, пытается разыскать старых подруг или приобрести новых.
