себе дороже. Зарядят в первый же день контрольную – и сиди, хлопай глазами. Нет уж, дважды на эту удочку она не попадется!
– С многомерными интегралами разобралась?
– Нет еще.
– Что-то я в них уперлась. Такую заумь пишут…
Математика давалась Линде туго. Когда Черепаха
– Линда Гоффер и Регина ван Фрассен, – ожила акуст-линза внутренней связи, – приглашаются в кабинет директора. Повторяю…
Девушки переглянулись: «С чего бы это? Мы, вроде, паиньки…» К госпоже Хокман не зовут просто так: выпить чашечку чая, обсудить покрой нового платья. Три минуты заполошного бега по коридорам – и дверь директорского кабинета открылась перед ними. Автосекретарь, опознав учениц через камеры наблюдения, явно получил соответствующие инструкции.
– Добрый день!
– Здравствуйте, госпожа Хокман!
– Звали?
Директор восседала за монументальным столом, похожим скорее на штурманский пульт в рубке звездолета. Сенсоры, вирт-дисплеи, эмиторы голосфер, модули управления… Да и сама Ванесса-Луиза Хокман больше смахивала на старшего офицера ВКС, чем на директора интерната. Будь у Кровопийцы – в смысле, у адмирала Рейнеке – сестра-близнец, она выглядела бы именно так. В кабинете был еще один человек. Он стоял у огромного окна, черным силуэтом выделяясь на фоне неба. Человек кивнул девушкам, косой луч света упал на его лицо – и Регина узнала Фердинанда Гюйса.
– Присаживайтесь, мои птички, – в устах госпожи Хокман это было наградой, сравнимой с орденом «Любовь к Отечеству» I степени. – Хочу вас поздравить. От лица, не побоюсь этого слова, руководства «Лебедя» и от себя лично…
Она выдержала паузу – могучую, говорящую о величии момента.
– Вы успешно сдали зачет по социальной адаптации.
– Зачет?
– Какой зачет? Мы не сдавали…
– Учащихся интернатов, подобных нашему, не информируют о времени и форме сдачи зачета по соцадаптации. Это общее правило. То, что вы будете сдавать во время сессии – всего лишь тест на знание законов и норм поведения ментала в обществе. Настоящий же зачет не афишируется.
Директор, вне сомнений, произносила сей текст в тысячный раз – теми же словами, с одинаковой, как по лекалу вырезанной доброжелательностью.
– И когда же мы успели?
– Во время фестиваля на Соне.
Гюйс наконец отлепился от окна. Теперь он смотрел прямо на девушек. Лицо учителя было серьезным. Улыбка исчезла, скулы затвердели. «Что это с ним? – удивилась Регина. – Всё хорошо, мы сдали зачет. Нас директор поздравила!»
– Могу ли я задать вопрос? – хмурясь, спросила Линда.
– Конечно, птичка моя!
– В чем заключался зачет?
Вместо ответа директор указала куда-то в угол:
– Позвольте, юные леди, представить вам инспектора Рюйсдала.
Оливковая форма без знаков различия. На лацкане – блестящий значок с буквой «Т». Пушистые ресницы. Строгий взгляд. Светлые волосы коротко подстрижены. Знакомые черты, незнакомое выражение. Сейчас Фома смотрелся старше тридцати. Крылья его носа украшала радужная татуировка.
«Он не ментал! Он не может быть менталом! – бормотал кто-то в мозгу Регины, захлебываясь и еле сдерживаясь, чтоб не зарыдать. – Мы бы почувствовали…»
– Фома?!
– Инспектор службы Т-безопасности, к вашим услугам.
Так вот почему он не отвечал на вызовы! Оставил номер своего уникома – и как в воду канул. Сперва Регина мучилась: Фома не отвечает только ей! А Линде… Потом не выдержала: спросила напрямик. Нет, Фома не предпочел Линду. Он вообще не отвечал. Может, с ним стряслась беда? Или попросту выбросил из головы двух молоденьких дурочек – у него таких, небось, дюжина в день! Артисты, богема; куча случайных интрижек.
Но чтобы вот так…
– Ты… вы… – сбита с толку, Регина не знала, как теперь к нему обращаться. – Телепат, да?!
– Синпат. Универсал. Как и господин Гюйс.
– Мы ничего не заметили!
– Даже когда залезли к вам в сознание!
– Ментальная мимикрия. Извините, но так было надо.
– Подонок! Ты врал нам!
Под напором эмоций блоки Линды трещали по швам. Регина поспешила усилить защиту: она знала, как Линда может
– Да, – согласился Фома. – Врал. В частностях: возраст, профессия… В остальном я был честен. Меня зовут Фома Рюйсдал. Мой отец – Нильс Рюйсдал, продюсер. Я эйдетик, участвовал в любительских транс-сессиях, имею разряд по фехт-комбату.
– Мерзавец!
– Это лишнее, – отрезал Фома. – Хватит оскорблений. Как сотрудник службы Т-безопасности, я обладаю рядом специфических прав. Например, условием получения визы Монтелье было подтверждение режиссером нашего знакомства. Ранее мы не встречались.
– Шпион!
– Мы тебе верили!
– Мы тебя…
– Таковы были условия теста в вашем случае. Реакция на «Мондонг» тоже входила в тест. Фильм об истреблении телепатов, снятый с возрастными ограничениями… Кстати, хочу сделать вам обеим комплимент. Я не сомневался, что ваши реакции будут адекватными. Вы обе вполне адаптированы к обществу.
– Ты специально всё подстроил!
– Это подло!
Инспектор переждал новый шквал обвинений.
– Фильм – второстепенный фактор, – продолжил Фома. – Главный – конфликтная ситуация между тестируемыми. Соперничество из-за объекта влюбленности. Я намеренно провоцировал вас на применение ментальных способностей по отношению ко мне, друг к другу и к окружающим. И отслеживал реакции. Не только явные проявления, но и намерения, сомнения, силу сдерживающих факторов, мотивацию…
– Вы копались у нас в головах?!
– Это моя работа.
От казенной фразы к горлу Регины подкатила волна ледяного бешенства. Губы девушки побелели, зрачки сузились. Но она еще держала себя в руках.
– Мы не снимали блоков! Мы бы почувствовали попытку взлома!
– У службы Т-безопасности – свои методы. Я не имею права разглашать профессиональные секреты..
– Так может, ты и влюбил нас… Насильно?
– Вы переоцениваете мои способности. Такое не сделаешь без необратимых травм психики. Но есть другие способы. Феромоны. Частотные и интонационные модуляции голоса. Пластика движений, особые лингво-кодоны… Замечу, что годы совместного проживания очень сблизили вас. Вариации индивидуальных воздействий на особь-объект свелись к минимуму.
«Особь-объект»?!
