Гладкие стенки желоба, ускоряясь, потекли назад и вверх. Желоб закручивался спиралью, как «змея» в аквапарке на Китте, где Гельмут отдыхал с семьей. Здесь тебе не курорт, идиот, вздохнул Гельмут. Здесь Мондонг, адская песочница. И желоб – не аттракцион, а единственная система спуска в пирамиду. Впрочем, подъем еще интереснее. Человека всасывает в желоб и возносит к поверхности земли. Силовое поле или биомагнитный захват… Вот только поле не фиксируется. И захват не фиксируется. Ноль активности, дери ее наждаком! Во всех диапазонах пирамида мертвей высохшей мумии. Электромагнетизм, гравианомалии, радиоактивность, тепловое излучение…

Пять лет назад коллега ван дер Гоольц додумался заново определить основные константы Вселенной – внутри пирамиды. И обнаружил расхождения на тысячные доли процента. Всё списали на погрешности, но ван дер Гоольц, упрямый осел, настаивал. Провели повторное определение; десятое, сотое… Наконец самые отъявленные скептики признали: константы в пирамиде отличаются от таковых вне ее! Гельмут помнил, какую сенсацию это произвело в научном мире. Информация просочилась в медиа-средства. Репортеры обезумели: «Артефакт братской Вселенной!», «Вторжение параллельников!», «Тайны мондонгских подземелий»…

Заложило уши, как на глубине. Мембрана на выходе из желоба тоже не фиксировалась аппаратурой. Над головой мерцали сталактиты. Свет стекал с них липкими лентами. Казалось, произнеси слово, и оно приклеится, отчаянно трепеща крылышками. Этот свет приборы в упор «не видели». Глаза с приборами не соглашались.

– Я на четвертом ярусе. Желоб свободен.

– Принято.

Метрах в тридцати под потолком висело «солнышко». Горя в треть накала, оно освещало рабочую площадку. Развернутая скан-станция «Спрут Мульти-Д9», консоль дисплеев. Молочно-белый куб аналитического блока, совмещенного с кварцевым накопителем. Плазмогенератор. Кресло оператора, в котором окопалась Юнса. Шлюха, подумал Гельмут. Гадская шлюха. Вчера он прождал Юнсу до полуночи. Потом из коттеджа Тимоти Фленегана, механика, похожего на гориллу, раздались знакомые кошачьи вопли – и Гельмут ушел спать, проклиная изменницу.

Во сне он видел голую Юнсу, хохочущую над ним.

В мерцании сталактитов техника смотрелась безумной инсталляцией скульптора-авангардиста. Пол цвета гнилого манго попискивал под башмаками. Писк разбегался по углам, прячась. Гельмут боролся с собой, даже ходил на сеансы к психотерапевту, но так и не избавился от ощущения, что идет по одеялу из крыс. Ни бур, ни плазменный резак не смогли отсечь от покрытия хоть кусочек для анализа.

Когда на Мондонге, в центре пустыни Карагуа, были обнаружены четыре подземные пирамиды, выяснилось, что аборигены, сукины дети, о них чудесно знали. Но отмалчивались. Зачем говорить о том, чего нет? «Как это – нет? Вот, дыра в песке. Вот, брюхо пещеры», – объясняли ученые на доступном овакуруа языке. Дыра, да, соглашались аборигены. И брюхо, да.

Так почему же нет?

По всему, отвечали дикари. Этого не было всегда, еще до зари времен.

Кто их поймет, психов, застрявших в каменном веке? Им даешь рис, чудесный рис в термобанке, а они выбрасывают твой рис и жрут личинки термитов, горстями запихивая их в пасть. Им предоставляешь места в госпитале, а они оставляют старух умирать в песках, и женщины овакуруа рожают, присев на корточки, быстрее кошек – иначе роженице не догнать племя, ушедшее вперед. Хотя… В стремлении держаться подальше от пирамид имелось рациональное зерно. Гельмут попал на Мондонг зеленым лаборантом, с первой волной исследователей. И до сих пор с криком просыпался среди ночи, хватая ртом кондиционированный воздух.

«Пустота! Пустота! Меня нет, меня пожрал демон…»

Так кричал брамайн-археолог, корчась на полу первого яруса. Гельмут стоял в двух шагах. Ноги приросли к земле, как в кошмарном сне. Человек на его глазах превращался в слюнявого идиота. Взгляд гас, словно внутри садился невидимый аккумулятор. Лицо оплывало сугробом под солнцем. Пальцы, сведенные судорогой, рвали одежду на груди, в кровь царапали кожу, пытаясь добраться…

До сердца? До нервов?!

Археолога быстро подняли на поверхность, но он уже впал в кому. «Приобщился к Атману», – сказал пожилой брамайн, прилетев за телом. Живым? Мертвым? Лучше, наверное, и не знать…

Позже Гельмут узнал, что «севший аккумулятор» не был фигурой речи. Внутри пирамиды отключались физиологические способности энергетов, плоды тысячелетий эволюции. Иссякали «резервуары» брамайнов, гас «внутренний огонь» вехденов, гематры теряли способность к вычислениям, а помпилианцы – связь с рабами. Три летальных исхода. Семеро угодили в психушки. Очень скоро энергеты перестали соваться в пирамиды. Возможно, предки овакуруа были энергетами? Для аборигенов пирамиды – табу?

– …Гельмут! Смотри сюда!

На дисплее удаленного контроля что-то происходило. Гельмут сунулся ближе. Оперся о спинку операторского кресла, навис над Юнсой, ловя ноздрями запах этой шлюхи. Проклятье! – несмотря на вчерашнее, у него началась эрекция…

– Это невероятно!