именно за то, что их очень мало. За то, что, кто его знает, какую карту из колоды достанет природа завтра. — Осень выкрасила город колдовским каким-то цветом. Это скоро, это скоро бабье лето, бабье лето, — пропел я строчки Есенина. Настроение окончательно устаканилось и даже захотелось пива. — А я кучу на пропалую с самой ветренной из женщин. Я давно искал такую, и не больше и не меньше, — пропел я уже более громко, протягивая деньги в окошечко киоска. Продавец, прыщавая девица на выданье, озабоченно посмотрела на меня и страдальчески улыбнулась. Я подмигнул ей в ответ и поскакал прочь, размахивая бутылкой с пивом над головой.

WBR, Igor

Турбины ТУ натужно выли в ночи. Самолет резко проваливался в воздушные ямы и снова выкарабкивался из них, покряхтывая и натужно сипя. Простреленная навылет ночь боязливо ежилась и вновь смыкалась позади сигарообразного туловища. Николай, откинувшись в неуютном аэрофлотском кресле, жмурил глаза в тщетной попытке уснуть. Сон не шел. То ли от того, что сосед справа во сне храпел и причмокивал губами, то ли от ожидающей его в далеком Новосибирске неизвестности, где вся надежда была на Николая, но заснуть никак не получалось. Стюардесса изящной для такой высоты походкой пересекла спящий салон и наклонилась над ним. — Вам что-нибудь нужно? — спросила она, меняя дежурную улыбку на улыбку Джоконды. — Нет, меня уже ничего не спасет, — ответно улыбнулся пассажир. — Разве что Ваш телефончик. — Извините? — не поняла 'Жанна'. — Абсолютно секретная информация? — невинно поинтересовался Николай. — Ну почему же абсолютно? — рассмеялась девушка. — Для кого как. — А я из какой группы допуска? — полушутливо спросил он, заранее зная ответ. — Не знаю, — пожала плечиком стюардесса и направилась прочь, напоследок еще раз одарив Николая улыбкой и усмехнувшись. — Поживем, увидим.

Он проводил голодным взглядом ее стройную аэрофлотовскую фигурку и вновь погрузился в свои мысли. Командировка свалилась на голову неожиданно, но очень даже ко времени. Казалось, что судьба специально приберегала для него эту лазейку для бегства, и вот предоставила ее, когда потребовалось, по первому его желанию. Теперь можно было ничего не объяснять Любе, производственная необходимость и точка. Конечно, не такая уж и необходимость и далеко не совсем производственная, но разве же она станет разбираться. Для нее все просто и ясно, убежал. Конечно в общем и целом она права, убежал он от нее, скрылся, бросил. Но если задуматься, так ли он виноват, как может показаться? Может быть, он просто устал, он же в конце концов человек, как и все из костей и нервов. Естественно, можно было объясниться, поговорить начистоту и остаться друзьями, но почему-то не хотелось Николаю начинать этот разговор. Потому и отмалчивался он на все ее упреки, чувствуя как постепенно отдаляются они друг от друга, становясь независимыми человеко — единицами. А ведь еще совсем недавно повсюду ходили исключительно вместе, крепко держась за руки. И любовь, казалось, была, и думалось, что это навсегда. А как оказалось на поверку, недолговечно было счастье, да и счастье ли. — Что, подлетаем? — раздался полусонный голос справа, и сосед заворочался в кресле. — Нет, еще не скоро, — взглянул Николай на часы и недовольно покосился в сторону беспокойного попутчика.

Тот умиротворенно зевнул, но засыпать по-новой не стал. — По делу в Новосибирск или живешь там? — пристал храпун, почему-то сразу переходя на 'ты'. — В командировку, — односложно бросил Николай, давая понять, что разговаривать нет желания. Но сосед попался назойливый. — А я вот домой возвращаюсь, — констатировал он. — Из Москвы? — вздохнув, поинтересовался Николай, понимая, что сосед не отстанет. — Ага! — обрадовался попутчик. — К сыну ездил. Проведать. Учится он у меня в столице. — Молодец, — непонятно кого похвалил Николай. — Оболтус, — беззлобно уточнил сосед. — Но умница, — и дядька, многозначительно подняв палец к потолку, улыбнулся. — На филолога учится, в Университете. — Да, — чтобы что-то сказать, произнес Николай. — Вот тебе и да, — уже совсем панибратски похлопал его дядька по плечу. — Что ж он в такую даль то поперся? — спросил Николай. — В Новосибирске тоже, наверное, филологов готовят. — А черт его знает? — опечалился сосед. — Самостоятельности в нем много. — Похвально, — рассеянно произнес Николай и закрыл глаза.

Дядька начал было рассказывать что-то о сыне, но увидев, что его не слушают, замолчал, тяжело вздохнув. Он отвернулся к черному провалу иллюминатора, пытаясь разглядеть где-то внизу огни приближающегося города.

Так, маясь с закрытыми глазами, Николай вдруг в первый раз за эти дни сборов и беготни подумал, что он ведь летит в город, где прожил несколько студенческих лет. Мысль эта так неожиданно завладела им, что он уже не мог от нее избавиться. Тут же нахлынули обрывки каких-то разговоров и событий, непонятно как сохранившихся в нем. Где-то в глубине хитросплетенья воспоминаний возник образ Марины и одна из последних их встреч. Он тогда собирался в Армию. Зачем собирался, он не мог бы ответить даже самому себе. С его зрением брать его не хотели, несмотря на дефицит призывников. Но он упорно ходил к военкому, доказывая ему, а больше себе, что он годен и должен служить. И вот, когда пожилой полковник плюнул и сдался, подписав его заявление, Николай сообщил свою новость Марине.

Потом они неторопливо гуляли между сиротливыми соснами, которые оплакивало серое небо. Под ногами мягко поскрипывала опавшая хвоя, гася шум шагов. Марина молчала, напряженно о чем-то думая, и Николай не перебивал ее мыслей, также молча вышагивая рядом. — Ты будешь любить меня ВСЕГДА, — вдруг серьезно произнесла она, посмотрев на него снизу вверх и разбив вдребезги тишину. — С чего это ты взяла? — полушутливо спросил Николай, чувствуя внутреннюю силу пророчества и дрожь в своем голосе. — Я просто знаю, — пожала она плечами. — А вот и не буду, — засмеялся он, пытаясь перевести разговор в шутливое русло. — Уже разлюбил. — Ты никогда не сможешь меня разлюбить, — тем же серьезным тоном оборвала она его смешок. — Я это почему-то знаю наверняка. И это идет откуда-то извне.

Он замолчал, бережно взяв ее за руку, но она высвободила ее и засунула руки в карманы куртки. Вздохнув, Николай поплелся следом, пытаясь понять, откуда, что может идти в их неполные девятнадцать лет. О какой судьбе можно говорить, когда впереди еще целая вечность. Он тогда вообще не понял, к чему она это сказала. Известие о его уходе в Армию Марина приняла вполне спокойно, уточнив только, как это его взяли с его зрением. Пришлось рассказать ей о топтаниях перед кабинетом военкома и своем заявлении. Она выслушала рассеянно, как-то отчужденно, словно он не на два года уходил, а на всю жизнь бросал ее.

Казалось, после того разговора, что-то стало медленно исчезать в их отношениях, утекать между пальцев. Они по-прежнему встречались у скамейки за лабораторным корпусом, гуляли по лесу, целовались, но что-то пропало.

Оторвало его от мыслей мигание на табло загоревшейся надписи 'Пристегнуть ремни'. Все пассажиры, мирно дремавшие до этого момента, разом засуетились, отыскивая концы спасительных брезентовых ленточек. В салоне вновь появилась та же стюардесса, с которой Николай пробовал заигрывать. Она не спеша плыла между рядами кресел, проверяя безопасность пассажиров и распространяя в воздухе аромат молодости, смешанной с пульсирующим запахом ландышей. Поравнявшись с Николаем, 'Жанна' улыбнулась ему и протянула небольшую записку. — Я думаю, — произнесла она, продолжая улыбаться, — вы вполне можете претендовать на первую группу допуска. — Постараюсь оправдать доверие, — серьезно поблагодарил Николай и рассмеялся. Вслед за ним засмеялась и стюардесса, но тут же вновь надела