последнее стихотворение, написанное им после сожжения мостов.

'Ну и пусть' — вспомнил он дневную молитву, чувствуя, как надежда на на что-то необыкновенное умирает вместе с тлеющей сигаретой. 'Чудес, Звонков, не бывает.' — вздохнул он, навеки прощаясь с прошлым.

Холодный ветер трепал его волосы и забирался под распахнувшийся пиджак. Холода не чувствовалось. Не было ничего, кроме восторга полета и обжигающего щеки наждака встречного воздуха. Под ним расстилался спящий город с амбразурами окон, таращащихся на звезды. Тело пело детским забытым давно счастьем полета. Он перевернулся на спину и отыскал глазами Полярную звезду. Свет ее ровными струями лился на землю, омывая и тело Николая, и дома, и деревья. В мире царили покой, звездный свет и гармония радости. В этом мире, рожденном для счастья, не было и быть не могло невзгод и неприятностей. Только счастье, расплескавшееся брызгами Млечного пути, застывшее лунным светом и колышущееся прозрачным предрассветным воздухом. На горизонте зарозовел рассвет, и Николай стал снижаться.

Утро выпало не редкость добрым и приветливым. Казалось, что природа, тасовавшая колоду карт, вытащила джокера. Этот сентябрьский четверг был, словно, послан самим небом. Мелкий дождик прибил к земле городскую пыль, всю неделю носящуюся в воздухе и забивавшуюся в окна, двери и носы. Дышать стало легко и свободно. По дороге на остановку Звонков любовался осенним великолепием, вдыхая полной грудью утреннюю свежесть. В переполненном по извечной российской причине автобусе было привычно тесно, но не душно. Люди спешили на работу, и потому понимающе продвигались в глубь салона, давая место оставшимся на остановке. Звонкова в сутолоке притиснули к симпатичной девушке, и теперь он стоял в облаке ландышевого аромата, ощущая плечом тепло девичьего тела. Он плыл в океане блаженства и наблюдал, как за окном проплывают помытые дождем дома, деревья и памятники. Желтые листья трепетали на ветру, словно, приветственно помахивая Звонкову. На душе было спокойно и, непонятно от чего, радостно. В голове легко и звонко рождались стихи:

Кондукторша, зачарованно глядящая в окно и таинственно улыбающаяся чему-то своему, неожиданно встрепенулась и почти пропела: 'Кому билетик?'. Звонков вспомнил, что еще не рассчитался за проезд, и, немного смущаясь, протянул ей деньги. Женщина, оторвав билет, взглянула на него и, протянув его Звонкову, произнесла: 'Вам повезло. Счастливый билет.' Звонков улыбнулся ей в ответ и понял, что сегодня по-другому не могло и быть.

Сегодня с утра у Петюньки болит горло. Да и температура поднялась аж до 38. Ангина, ничего не поделаешь. Мама сказала: 'Никакой школы. Лежи лечись.' А Петюньке что, он даже рад, что в школу не надо. Дома лучше. Никаких тебе уроков, никаких диктантов и контрольных. Лежи себе, отдыхай. Хорошо. Что хочешь, то и делай. 'А Мишка — то сейчас в школе сидит. — злорадно подумал Петюнька, — Дурак.'

Мама поцеловала в щеку и убежала на работу, надавав кучу указаний Когда дверь захлопнулась, Петюнька чуть не запрыгал от радости. У-ра! В школу не надо. Сегодня в школе трудный день: и физика, и математика и диктант по русскому. Ну зачем Петюньке физика эта? Он же не хочет быть Эйнштейном. И логарифмы эти дурацкие ему не нужны. Ему, вообще, ничего не надо. Все, что требуется для жизни, он давно знает. Что он ученым что ли будет? Нет. Петюнька мечтает работать продавцом в коммерческой палатке. Вот это работа. Не работа — а сказка. Сиди себе, товар подавай. Товару много разного, весь в пестрых, ярких этикетках. Рассмотришь все не спеша, да и напробоваться можно. У Петюньки мечта такая, работать в комке. Сережка тоже хочет продавцом быть, он об этом Петюньке позавчера рассказывал. Да только не получится у него это. Петюнька точно знает. Сережка, он не приспособленный к такой жизни человек. Да и родители ему не позволят. Родители у него строгие. Папа — инженер, а мама — начальник в какой-то организации. И Сережку хотят ученым сделать. А вот у Петюньки отца нет. А мама — добрая. Она разрешит. Да Петюнька ее и спрашивать не будет. Станет и все тут. Петюнька так размечтался, что чуть не пропустил мультфильмы.

Нет, интересно, для кого показывают мультфильмы по утрам, когда все дети в школе? Для взрослых что ли? Петюнька улыбнулся своей мысли и полез в сервант за конфетой, искоса поглядывая на экран телевизора.

По экрану расхаживал Винни Пух и размышлял о нужности пчел. 'Трам-тарам-тарам-тарам-тарам-там- там.'-подпел ему Петюнька и снова завалился в кровать.

Лежать скоро надоело, мультфильмы закончились, и по телевизору началась какая-то научная дребедень. Лысый профессор с козлиной бородкой рассказывал другому лысому о принципе работы синхразат, синхрораза, ну в общем, какого-то прибора. 'Вот, Серега, твое будущее.' — жалостливо подумал Петюнька. Ему живо представился Сережка с лысиной и большими очками. Петюнька прыснул, а потом расхохотался. Да, зрелище было забавное. Петюнька мысленно поставил Серегу на место лысого профессора в телевизоре и прислушался к передаче.

— А сколько вы работали над своим открытием? — спросил лысый с бородой у собеседника.

— Хм. — ответил лысый, у которого борода не росла, и на месте которого должен был сидеть Сережка. — Я вместе с коллективом пять лет проводил опыты…

'Ну и тоска.' — подумал Петюнька. Ему стало жаль бедного Серегу, который сначала облысеет во время непрерывной учебы, а потом еще будет пять скучных лет проводить какие-то опыты с коллективом.