Кирилл Михеич встретил их, не здороваясь. Не спрашивая мандата, провел их к сундуку подле печи.

— Здесь все, — сказал тускло. — Осматривайте.

Плечи у него отступили как-то назад. Киргизский кафтан на нем был грязен, засален и пах псиной. Один нос не зарос сероватым волосом (Запус вспомнил пимокатную). Запус сказал:

— Поликарпыч болен?

Кирилл Михеич не посмотрел на него. Застя ладонью огарок, он, сутулясь и дрожа челюстью, шел за Топошиным.

Топошин указал на печь:

— Здесь?

— Жена, Фиеза Семеновна… Я же показывал документы.

Топошин вспрыгнул на скамью. Пахнуло на него жаром старого накала кирпичей и распаренным женским телом. За воротами уже повел он ошалело руками, сказал протяжно:

— О-обьем!.. Ну-у!..

Опустив за ушедшими крюк, Кирилл Михеич поставил светец на стол, закрыл сундук и поднялся на печь. Медленно намотав на руку женину косу он, потянул ее с печи. Фиеза Семеновна, покорно сгибая огромные зыбкие груди, наклонилась к нему близко:

— Молись, — взвизгнул Кирилл Михеич.

Тогда Фиеза Семеновна встала голыми пухлыми коленями на мерзлый пол. Кирилл Михеич, дернув с силой волосы, опустил. Дрожа пнул ее в бок тонкой ступней.

— Молись!

Фиеза Семеновна молилась. Потом она тяжело прижимая руку к сердцу, упала перед Кириллом Михеичем в земном поклоне. Задыхаясь, она сказала:

— Прости!

Кирилл Михеич поцеловал ее в лоб и сказал:

— Бог простил!.. Бог простит!.. спаси и помилуй!..

И немного спустя, охая, стеня, задыхаясь, задевая ногами стены, сбивая рвань — ласкал муж жену свою и она его также.

Это все о том же дне, примечательном для Запуса не потому, что встретил Фиезу Семеновну (он думал — она погибла), что важно и хорошо — не обернула она с печи лица, что зыбкое и огромное тело ее не падало куда-то внутрь Запуса (как раньше), чтобы поднять кровь и, растопляя жилы, понести всего его… — Запусу примечателен день был другим.

Снега темны и широки.

Ветер порыжелый в небе.

Запус подходил к сеням. От сеней к нему Олимпиада:

— Я тебя здесь ждала… ты где был?

— Облава. Обыск…

— Арестовали?

— Сам арестовывал.

— Приняли? Опять?

— Никто и никуда. Я один.

— Со мной!..

Запус про себя ответил: «с тобой».

Запус взял ее за плечи, легонько пошевелил и, быстро облизывая свои губы, проговорил:

— За мной они скоро придут. Они уже пришли один раз, сегодня… Я им нужен. Я же им необходим. Они ку-убические… я другой. Развить веревку мальчику можно, тебе, а свивать, чтоб крепко мастер, мастеровой, как называются — бичевочники?.. Как?

— Они пролетарии, а ты не знаешь как веревочники зовутся.

— Я комиссар. Я — чтоб крепко… Для них может быть глупость лучше. Она медленнее, невзыскательнее и покорна. Я…

— А если не придут? Сам?..

— Сами…

— Сами, сладенький!

Этот день был примечателен тем, что Запус, наполненный розовой медвяной радостью, с силой неразрешимой для него самого, сказал Олимпиаде слово, расслышенное ею, нащупанное ею — всем живым — до истоков зарождения человека.

Но в следующие дни и дальше — Запуса не звали.

Народный Дом. Дощатый сгнивший забор, пахнувший мхом. Кирпичные лавки на базаре (товары из них распределены). Кирпичные белые здания казначейства, городского училища, прогимназии. Все оклеено афишами, плакатами.

Плакаты пишут на обоях. Например: волосатый мужик, бритый рабочий жмут друг другу руки. А из ладоней у них сыпятся раздавленные буржуи, попы, офицеры.

А это значит:

Кирилл Михеич Качанов живет и молится в киргизской мазанке. Почтенное купечество вселено в одну комнатку, сыны и дочери их печатают в Совете на машинках и пишут исходящие. Протоиерей о. Степан расстрелян. Почтенное иерейство колет для нужд, для своих, дрова и по очереди благовестит и моет храмы. Сыновья генеральши Саженовой расстреляны, сам генерал утоплен Запусом. Генеральша торгует из-под полы рубахами и штанами сыновей.

И еще:

Чтоб увидеть плакаты — или за чем иным идут в город розвальни, кошевы верховые.

В Народном Доме заседает Совет Депутатов.

Вопрос, подлежащий обсуждению:

— Наступление белогвардейцев на Советскую Сибирь.

В 1918 году, весной, чешские батальоны заняли города по линии железной дороги: Омск, Петропавловск, Курган, Новониколаевск и другие.

В 1918 году город Павлодар на реке Иртыше занят был казаками, офицерами и киргизами. Руководил восстанием атаман Артемий Трубычев, впоследствии награжденный за доблестное поведение званием полковника.