— Малыш, не выбивай, пожалуйста, стекла, чтобы испортить нашу игру, они — сверхпрочные.

Я остался один. Один на третьем этаже высокого домика. Я осмотрел несколько комнат, мебели было мало, и вся она была низкой, конструкцию до форточки, не шаткую, нормальную, создать было невозможно. Да и чем мне могла помочь форточка?

Засыпая и просыпаясь (я не спал всю ночь), я размышлял, паниковал, но размышлял. Я знал лишь одно, что эти двое будут появляться в девять утра, в три дня и в девять вечера, и еще — форточка все-таки открыта. Я забрел в противоположную первой комнату (она смотрела в сад, а не на улицу) и решил, что, может быть, утром проверю, не наврали ли они про прочность стекла, шуму тут будет поменьше. Прежде всего — кто они? Интуитивно я чувствовал — никакие не повстанцы. Дом явно для элиты, никак не для простых людей. А они им владели и тем более могли держать его пустым. Я чувствовал, что это люди из правительства или от правительства, а точнее — какой-то малой его группы. Здесь все наоборот: не повстанцы сообщат народу о том, что меня похитило правительство, а правительство сообщит народу, что я похищен повстанцами, как заложник, чтобы повлиять на правительство. И Орик, уверенный в обратном, ничего не сможет опровергнуть, не выдав себя. И если меня сложно будет найти и так будет продолжаться неизвестно как долго, то наш отлет на Землю, домой, превращается в вопрос, помноженный на «икс в степени эн».

Я ломал голову, как дать о себе знать. Нет, черт побери, будь со мной лазер, который я не взял, летя на телепередачу, я был бы вынужден показать этим двоим, почем фунт лиха. Ну, хорошо, допустим, я доберусь до форточки, — что дальше? Написать записку? Выкинуть в форточку? Да, авторучка была, но как написать записку? На русском языке? Гадкая была ситуация, хуже не придумаешь. Конечо, может быть, Орик и папа уже подняли тревогу, и полицейские ущут меня, как пропавшего, как, может быть, потерпевшего аварию на машине, но не как украденного. Потом, ближе к утру, когда начало светать, я обнаружил, что бессознательно шастаю по всем комнатам, стараясь понять, какую конструкцию я могу создать из мебели, чтобы в случае чего подобраться к форточке.

…Их прихода в девять я едва дождался. У меня было ощущение, что что-то такое, важное, я от них узнаю.

— Зачем столько еды?! — спросил я, не отвечая на их «Привет».

— Ешь на здоровье. Повстанцы — народ щедрый.

— Я не хурпу, — сказал я. — К тому же, откуда у повстанцев такая шикарная еда? Как у высокородных.

— Среди нас есть и высокородные. Смотрел телек?

— Шиш я смотрел, а не телек! — сказал я. — Он не работает.

— А что такое «шиш»? — спросил второй.

— А вот что, — сказал я, показывая фигу. Глаза — на лоб.

— Что же с телеком? — сказал первый. — Попробуем разобраться. — Он пошел к телеку, а я сказал второму:

— Ну, выкладывайте новости, раз уж телек не работает.

— Новости нормальные, — сказал он. — В утреннем выпуске газет уже было о том, что ты исчез. То же по телеку заявил твой отец и уль Орик. Выступил полицейский чин и заявил, что будет сделано все, чтобы найти тебя, живого или мертвого.

— Дальше, — сказал я. — А вы-то, повстанцы, что сделали?

— Мы-то? Ну, нам в газеты и на стереовиденье не пробиться. Мы просто разбросали с винтокрылов листовки, что ты в руках правительства и что они ни на какую Землю тебя не выпустят, если мы будем настаивать на своих правах, тем более — возьмем в руки оружие. Через некоторое время по телеку правительство опровергло нас, но народ-то верит нам, а не им.

«Что-то я не видел из окон ни одной листовки», — подумал я.

Внезапно мне стало чуточку легче, в принципе легче. Кто бы там ни заявил, что я их заложник, — повстанцы или правительство, мои-то уже знают, что я жив. Это главное. И второе: Орик, конечно, понял, что меня похитили отнюдь не повстанцы, а его величество квистор.

— Похоже, — сказал я этим, — раз дело сделано и вы настроили народ против квистора, пора меня и выпустить.

— Ну, не так уж и скоро. Если выпустить, то ведь тебя не должны видеть — понимать надо. Вскоре они ушли, сказав, что с телеком завал, а сами придут днем. Я вдруг подумал: «А одеяла? Их-то можно разрезать и связать «веревки»?» Я бросился на кухню: ни ножей, ни вилок, ни ложек, ни точильного камня. Может, разбить бутылку и нарезать полос осколком. Дальше начался полный бред. Я поставил в упор от стены три кровати гуськом, а четвертую — от третьей — вверх, к стенке у самого окна. Потом пошли сплошные нелады — кровати, их обивка, были скользкими, а четвертая шла вверх довольно круто. Тогда я заменил одну из трех креслом, но третья кровать подымалась слишком полого, и от ее верха до форточки я не дотягивался. А заберись я высоко, фортка открывалась на меня, если же все соорудить с другой стороны окна — уже было не дотянуться до самой фортки. Я обозлился сам на себя, растащил все кровати, лег на одну из них в главной комнате, стал думать и — на тебе — уснул.

Когда днем приперлись эти, я от еды и от разговоров отказался и сказал, что сплю, не спал ночь. Потрясающе, я заснул при них (они все норовили поговорить со мной). Конечно, их не было, когда я проснулся. Но вечером, когда они снова должны были появиться, они не появились до следующего утра. Нужны мне они были, как рыбке зонтик, но я все равно был зол на них дальше некуда, причем к этой злобе вовсе не примешивалась мысль: а вдруг они вообще не придут, и я погибну голодной смертью? Наверное, потому, что я поспал днем, следующая ночь тоже далась мне с трудом, а утром — колоссально! — на кухне я нашел две пустые металлические банки, довольно высокие и неясного назначения. Так была посрамлена моя «бредятина» с кроватями, я (само собой попробовал это на окне, глядящем в сад) поставил банки на подоконник, с помощью кресла влез на него, а после уж — и на обе банки: хвала небу, встав на цыпочки, я дотянулся до фортки! Во-вторых, я нашел под одним из кресел катушку ниток и подумал, а не спустить ли на нитке из окна на улицу записку. А как, кто подберет эту записку, если и с лицевой стороны дома был сад, а его от улицы отделяла кольцевая ограда? Ноль сообразительности! А что если из чертежа Ир-фа я сделаю птичку и, когда увижу кого-нибудь на улице, пущу ее? А?! Вот это уже было похоже на идею!

Утром, в девять, эти все же заявились, опять с едой и улыбочками. С невинным видом я спросил, как их-то зовут, и некоторой паузы-заминки было достаточно для меня, чтобы понять: свои имена они мне врут, хотя, конечно, среди шпиков Горгонерра вполне могли быть и безродные. Еще я им сказал, что жаль, что я не умею читать по-политорски, но может, в три часа они принесут мне какую-нибудь книгу, которую я мог бы разглядывать: все-таки не так скучно. И они пообещали мне книгу и добавили, что вчера вечером не явились, так как была важная повстанческая сходка.

— Как там дела, на воле? — спросил я.

— Нормально! Правительство в панике. Народ-то негодует. Правительство заверяет всех, что не они тебя украли, — никто не верит, и, возможно, высокородные повысят зарплату рабочим.

— Неплохо бы, — сказал я. — А вы-то кем работаете?

— Мы… в шахтах, — как-то не сразу сказали они.

— Бедные?

— Достаточно. Еле перебиваемся.

— Тогда почему же вы не на работе?

— Бастуем, — сказал первый. — Смешной ты!

— Понятно, — сказал я, и на этом мы распрощались до трех.

Сразу же я сделал птичку из обложки чертежа, довольно аккуратную, чтобы не заваливалась в полете и не пошла по кругу. Потом принес две банки к окну и стал ждать. Передо мной, собственно, была не улица, а широкая дорожка, по ту сторону ее на приличном расстоянии друг от друга стояли домики,