пиво будет или нет? А то сейчас сомлею.

Распахнулась дверь. В парилку, довольно хихикая, ввалилось четыре голых девицы, две из которых тащили новый бочонок, одна несла глубокие деревянные ковши, а четвертая показывала дорогу и открывала двери.

– Урожай ноне выдался добрый, – спокойно продолжил Илья Федотович, – опасаюсь даже, цена упадет. Как в иных волостях, чего слышно?

– Во Пскове и Новгороде дождей много случилось, – пожал плечами князь Гундоров. – Репа, свекла, сказывали, погнила на корню. А рожь поднялась густая, хорошо удалась.

– И еще ковры я везу, девять штук, половина самаркандских, два персидских, три османских. Думаешь, цену хорошую взять удастся?

– В немецкую слободу отдать нужно. Немцы глупы, над каждой тряпкой, ако над златом трясутся. Возьмут, и еще просить станут…

Бояре беседовали в полном спокойствии, не обращая внимания на вскрывающих бочонок голых девок. А вот у Андрея так не получалось. Его «межа» поднялась со скоростью железнодорожного шлагбаума и затвердела, как облитый жидким азотом лягушонок. Но это было полбеды. Хуже оказалось то, что две девицы увидели это зрелище и с большим интересом прильнули к боярскому сыну, теребя его стержень и проверяя на прочность. Матях чувствовал себя, как последний дурак. С одной стороны, он не мог отогнать этих нахалок, поскольку вступать с пререкание с дворовыми девками значило уронить свое достоинство, да и хотел он совсем иного. С другой – он не был уверен, что разложить чужую девку и взгреть ее, как положено, на глазах у хозяина и без его разрешения быудет достаточно вежливо и политкорректно.

Слава Богу, князь Гундоров наконец-то заметил творящееся безобразие и грозно цыкнул на распоясавшихся девок:

– А ну, Стешка, брысь от хера! Человек с дороги не жрамши, а она его уже тискает, как щеня. Давай, мечи из печи, что на кухне осталось. Пива налейте, и пошли отсюда! Потом баловать будете!

– Кстати, Костя, – спохватился Умильный, – ну-ка, посмотри повнимательнее на моего служивого.

– Ну и что? – князь почему-то уставился аккурат на «межу».

– А то, что подобрал я его летом в степи, татарами посеченного, да обеспамятовшего. Ростом, ты погляди, как знатен. Духом крепок, это я уже самолично испытал. Может, узнаешь его? Вдруг родичей, семью его найдем?

– Нет, не припомню такого, – после некоторого раздумья покачал головой Гундоров. – В Разрядном приказе нужно спросить. Коли он жалование получал, должны его знать.

– Завтра съездим, – кивнул Умильный. – А ты знаешь, Костя, он ведь вспомнил хана, что отряд его у Волги вырезал. Думаем мы, собрать надобно рать крепкую, да и пройтись по приуральским степям, показать ногайцам, каково нас трогать.

– Помилуй, Илья, – покачал головой князь. – Так у нас война с ногаями по весне была, али запамятовал? Мы их резали, они, случалось, нам отвечали той же ласкою. Но война кончилась. Нет больше Астраханского ханства, и обид больше никаких нет. Все, мир.

– Да нет, Костя, не забыл, – боярин спрыгнул с полка, поднял бочонок и долго, долго пил пиво прямо через край. – Беда у меня случилась, Костя. Вотяки с татарами ногайскими набег на наши земли летом устроили. После мира, без войны и обид. Племянницу мою, Алефтину, в Богородицком схватили и в полон угнали. Чует мое сердце, там она, между Волгой и Уралом томится. Найти я ее хочу, Костя. Не освободить, так хоть отомстить басурманам, дабы знали они, каково это – русских пленников уводить. Чтобы кровью своей секрет этот для детей написали.

– Прости, Илья, не знал… – прикусил губу князь. – Да вот только как осуществить предприятие сие? Тут охотников мало будет, в зауральские степи надобно со стрельцами идти. Мало нашего желания для этого, Илья. Тут государево повеление требуется.

– Так пусть даст.

– Не даст, – покачал головой Гундоров. – Ногаи Дербышевские на верность Москве присягнули, Астрахань замирена. Ты нашего государя знаешь, он крови не любит. Без надобности степняков тревожить не станет.

– Как это «без надобности»?! – встрял в разговор Андрей, с полной ясностью сознавая, что речь идет не просто об очередном походе русских ратей куда-то в дальние земли. Речь идет о том, удастся ли ему добраться до кочевья Кубачбека, удастся ли получить в свои руку проклятый кастинг, удастся ли снова пробиться сквозь века и вернуться домой. – Насколько я помню, татары всех русских пленников должны были отпустить. А они этого не сделали. Прячут, сволочи, по аулам своим, глаза честные делают, и смеются в лицо. На отряды русские нападают. У крепости Самарской стрельцов побили. Опять же, связи с Османской империей пытаются установить, из-под царской руки под султанскую перебраться. Мочить их надо, козлов, пока не станут белыми и пушистыми не только снаружи, но и изнутри.

– Это так? – перевел князь свой взгляд на боярина.

– А почему бы и нет? – пожал тот плечами. – Купцы теперь по Волге много ходят, много слышат. Спросим в гостином дворе.

– Спросим, или подскажем?

Ответа он не услышал, поскольку дверь в предбанник распахнулась и четыре девицы внесли в парилку подносы с румяными, как их щеки, яблоками, грушами, виноградом, миски с плавающими в молоке кусками мяса, вертела с запеченными на них заячьими почками, копченые и вареные белужьи спинки, соленую севрюгу и, к великому изумлению Андрея – присыпанную зеленью и перчиком, залитую золотистым подсолнечным маслом, очищенную и порезанную на ломтики жирную морскую сельдь. На Матяха сразу пахнуло родным домом, новогодним столом с его неизменными селедкой под шубой и точно такой же вытянувшейся от края до края рыбкой в фарфоровой селедочнице.

– А это откуда? – поразился он, оглядываясь в поисках своего ножа, не нашел и торопливо переправил в лот пару ломтиков просто пальцами. Угощение таяло во рту, хотя и чуток припахивало вином и прошлогодней квашеной капустой. Его не требовалось жевать, достаточно было прижать языком к нёбу и чуток подождать, ощущая, как по рту расползается знакомый с социалистического детства вкус.

– Псковская рыбешка, – пожал плечами князь, давая понять, что не видит в ней ничего особенного. –