дорожку.

– Ну, не всем крепости брать, да саблями в чистом поле махать, Илья Федотович, – развел руками хозяин. – Надобно кому-то и товары по свету возить.

В комнату спиной вперед вошел мальчишка в чистой белой рубахе и черных парусиновых штанах, подпоясанный широким кушаком; тяжело пыхтя, занес медный, ярко начищенный самовар чуть ли не с себя размером, водрузил его на стол, отер черные, как у хозяина дома, локоны, торопливо убежал. Купец подошел к окну, распахнул наружу створки, втянул свежий воздух и тут же закашлялся.

– Да, – рассмеялся боярин Умильный, – это тебе не морской ветерок. Тут одних лошадей больше, чем во всей Персии. Да еще сироты убогие с язвами, купцы с газами, бабы с духами. Дыши ты лучше в доме.

– Самовар, боюсь, надымит, – прокашлялся Калистрат Ефремович. – Подтопить хочу для дорогих гостей.

– Кстати, как там в Персии, гость торговый? Давно ли бывал, что видел?

– А летом был, – оживился купец. – Как лед сошел, так я вослед за ратью государевой и двинулся. Многие побоялись под стрелы да ядра попасть, потому и торг малый был в Козмошерхе. Меха супротив обычного вдвое в цене выросли. Пряности, как каша сарацинская[117] сыпались.

– А правду люди сказывали, – спокойно добавил боярин, – что ногайцы через купцов османскому султану и персидскому шаху челобитные шлют, желают из-под царской руки под их покровительство перекинуться?

– Как можно, – замотал головой купец. – С султанским диваном, я слышал, сношаются тайно, но шаха у себя видеть не хотят. Да и война у османов с персами. Коли султан узнает, что татары с Сефевидами дружбу завели, хуже бешеной лисы их считать станет. Нет, не может такого случиться.

– Но к султану радетелей засылают?

– То не знаю, – всплеснул руками Калистрат Ефремович. – Разговоры пустые слышал, но сам не видел ничего. Кто же из басурман православным купцам слово такое доверит? Нет, ничего не знаю. Вы к столу садитесь, сбитеня попейте. Анютка шишек сосновых сейчас в самовар [118] накидает.

– А людьми русскими ногайцы все еще торгуют?

– В Персии не видел, – замотал головой купец. – Коли узнал бы, выкупил, вот те крест выкупил. Но на Каспии-море, на Волге ныне русскими торговать опасаются, слава тебе Господи. Стараниями государя нашего – отучились. Но в Самарканд, Хивинское ханство, в Бухару, я слышал, рабов татары водили. И башкорты, слышал, водили, хотя в любви Иоанну Васильевичу и божатся.

– Это плохо, Калистрат Ефремович, – широко распахнув шубу, боярин Умильный соизволил-таки сесть к столу. Хозяин наполнил пахнущим шафраном и корицей напитком большую фарфоровую чашку, протянул гостю, затем налил сбитеня и Матяху.

– Да, Калистрат Ефремович, – спохватился гость. – Спросить-то я тебя хотел о другом. Боярского сына Андрея Беспамятным не просто так кличут. А потому, что татары в сече ему память отбили. Вот и пытаемся мы знакомцев его сыскать. Есть такое подозрение, псковский он боярин. Не слыхал ты про таких молодцев, что на Волгу с тех краев хаживали, да сгинули безвозвратно?

– Давно в тех краях не случался, – отрицательно покачал головой купец. – Однако же, хочу я пряности персидские до немцев переправить. Сказывали, в большой цене там такой товар. Коли надобно, могу товар не морем, через Холмогоры[119], а сушей до Пскова отвезть, а там на ладьи погрузить. Товар легкий, на пяти возах поместиться, тряску вынесет.

– Узнай, узнай, – кивнул Умильный, прихлебывая сбитень. – А еще, Калистрат Ефремович, хочу я долю свою из твоего дела забрать.

– Да как же ш-ш… – подавился купец. – Как?! Почему?

– Расходы у меня возникли, Калистрат Ефремович, – пожал плечами боярин. – А дело твое крутится, я вижу, ходко. Отчего же и не забрать?

– Помилуй, Илья Федотович! – взмолился хозяин. – Да как же так? В деле ведь доля твоя, в товарах, в ладьях, в лавках. Как отдать? Доходом делюсь честно, как уговаривались. Но вот отдавать нечем. Пожалей ты меня Илья Федотович! Ради дедов наших, ради детишек малых пожалей!

– Да не голоси, Калистрат Ефремович! – отмахнулся боярин. – Я ведь на правеж тебя не тащу. Задумал я дом в Москве покупать. Да и не задумал даже, нужда велит. Сам понимаешь, расходы грядут. Сейчас не пытаю тебя, но к весне будущей ты серебро готовь. А хочешь, сам артель плотницкую поищи, место хорошее. Али узнаешь, что двор достойный продают – займи, задаток дай. Тебя в делах купеческих учить не надобно, сам понимаешь. Токмо смотри: не купеческую лавку, боярский дом мне нужен, со двором, с тыном крепким. За копейку на чести моей не давись!

– Огорошил ты меня, Илья Федотович, – покачал головой хозяин. – Прямо как обухом по голове.

– Да полноте, Калистрат Ефремович, – усмехнулся Умильный. – Серебро приходит, серебро уходит. Я ведь не только забирать пришел, я тебе еще и клиента знатного привел. Вот, посмотри на служивого. Зипун ему надобен знатный, из сукна хорошего, да с мехом дорогим, чтобы по Москве ходить не стыдно. Ферязь ему нужна. Шитья золотого не попрошу, но куницей подбей, иначе боярскому сыну нельзя. Пуговицы с яхонтами сделай, вошвы парчовые. Шубу сын боярский тебе потом сам закажет, а вот кафтан парчовый ему сейчас сшей. Бо не знаю, в чем и ходит дома служивый. Татары-то с него все до единой ниточки сняли. Сделай, будь любезен. Чистым серебром заплатим, одалживаться не станем.

– Как не сделать, Илья Федотович, – оживился купец. – Всех нынче же за работу усажу. Через два дни готовы будут…

– Дык, ты сказываешь, сношаются ногайцы с османским султаном? – уточнил боярин еще раз.

– Сношаются, сношаются, – с готовностью подтвердил хозяин.

– И прочие купцы о том же слыхали и меж собой болтают?

– А как же, Илья Федотович, – после короткой заминки кивнул Калистрат Ефремович. – Болтают.