Конь остался на месте, Збыслав потащил Сигкурла, не давая подняться. У того в руке все еще был зажал огромный топор. Збыслав пинком вышиб из руки:

— Ну, что скажешь теперь?

— Я убью…

— Сопли сперва утри, — посоветовал Збыслав.

Он выпустил ногу, Сигкурл тут же вскочил, огромный и пышущий яростью. Кулаки его сжались так, что скрип железных рукавиц услышали по всему амфитеатру. В полной тиши он прокричал люто:

— Теперь ты труп. Я больше люблю убивать голыми руками!

Збыслав ответил:

— Какой же русич не любит кулачного боя?

Кулак Сигкурла со страшной силой метнулся вперед. В последний миг Збыслав чуть отклонил голову, но железная рукавица так звонко чиркнула по шлему, что на трибунах после молчания вырвался вопль изумления, почему северянин еще стоит на ногах?

Тут же второй удар, третий. Сигкурл бил быстро и сильно. Збыслав слегка покачивался, подставлял локти, плечи. Звон стоял непрерывный, будто сотни кузнецов одновременно во всю силу били по наковальням. На трибунах после недоумевающего молчания начал нарастать ропот изумления. Перешел в восторженные вопли. Северянин стоял несокрушимо, лишь покачивался, как молодое дерево под ударами сильного ветра, но с места не сходил.

Сигкурл прохрипел ненавидяще:

— Я все равно убью…

Он опустил руки, грудь его вздымалась тяжело. Из-под шлема текли мутные струйки пота, а сиплое дыхание слышали даже за барьером.

Збыслав проговорил:

— Я мог бы задавить тебя, чтобы услышать хруст твоих костей. Чтобы ты лопнул в моих объятиях как бычий пузырь, наполненный дурной кровью… Но испачкаюсь, да и скажут: медведь!.. Ни сноровки, ни выучки, только русская сила… Так что получи!

Все видели, как северянин наконец-то выбросил вперед кулак. Движение было молниеносное, следом был стук, лязг, отвратительный скрип сминаемого железа. Северянин отвернулся и медленно побрел к коню, по дороге подобрав свой меч, а за его спиной Сигкурл покачнулся и медленно осел на колени, затем повалился набок. Передняя часть шлема была вмята вовнутрь, словно в нее угодили тараном, которым выбивают ворота крепостей. Из всех щелей текли густые темно-красные струйки.

Владыка угрюмо молчал. А молодой священник вдруг хлестко припечатал ладонь по лбу:

— Понял!

— Что? — спросил владыка сухо.

— Что он говорил! Ну, еду-еду…

— Что же? — спросил владыка отстранено, глаза не отрывались от ликования на арене, куда уже, прорвав цепь охраны, выбежали почитатели северянина, а еще те, кто поставил на него деньги.

— Я еду-еду, не свищу… так он сказал? А дальше: а как наеду — не спущу!

— Странная речь, — процедил владыка сквозь зубы. — Странный язык.

— Это значит, — охотно перевел на понятный язык угодливый священник, — вобью в землю по уши, сдеру шкуру, размажу по стенам…

— Довольно! — рявкнул владыка таким страшным голосом, что на три ряда впереди послетали шапки, а один из сенаторов узнал знакомый голос атамана, и начал вертеть головой, пытаясь увидеть того, с кем ни одного толстосума зарезали в молодости.

Справа от них, тоже в третьем ряду, сидела бледная Росинка. Лицо было измученное, а исцарапанные и в ссадинах руки прятала в скла дках платья. Но улыбалась счастливо, глаза ее с любовью и надеждой следили за каждым движением молодого витязя.

Не зря она позавчера ночью подстерегла ту змею цареградскую, а когда та на кладбище укрылась под могильной плитой, то голыми руками раскопала гроб, сорвала крышку. Тыкать ножом бесполезно, знала от стариков, потому поступила как любая ревнивая баба из их села: вытесала осиновый кол и с наслаждением вонзила в белоснежную грудь этой паскуде! Как вскрикнула, как задергалась, как в бессильной ненависти скребла тонкими пальцами гибельную осину… А потом глаза закрылись, дернулась пару раз и стала в смерти такой несчастной и уродливой, что на минутку даже жалко стало…

А то, что милый бледен и печален, ибо та змея не приходит уже две ночи, так это пройдет, как проходит сладкий, но все же темный сон, под лучами утреннего солнышка!

Владыка в ярости повернулся к Игнатию. Тот явно отчаянно завидовал рапанам и мидиям, что могут съежиться и спрятаться под толстыми раковинами, ежился так, что посерел и сморщился, как лесное яблоко в яростном лесном пожаре.

— Не сейчас, — сказал владыка негромко. Он чувствовал на себе устремленные взгляды из соседних парадных лож, с усилием выдавил милостивую улыбку, все-таки уже душой занимается, а не режет кошельки, как было… впрочем, это было давно. — Вернемся, ты ответишь за все…

Священника трясло. В Царьграде много подземных пыточных подвалов, не все принадлежат базилевсу и городским стражам. Каждый сановник томит и терзает хотя бы пару своих недругов, схваченных тайно. А у князя церкви они обширные, а орудий там немало…

— Ваше преосвященство, — взмолился он, — но сперва я вам доложу о том северном варваре… Мы