— Он убит? — спросил он снова.
Илья слегка качнул головой из стороны в сторону, перекосил лицо, видно что и это движение стегнуло как кнутом по снятой коже.
— У нас ночь впереди, — прошептал он. — Утром схлестнемся в последний раз…
Добрыня застыл, рядом ахнул Алеша. Илья без посторонней помощи не взберется и на лавку. Значит, утром вступать в бой кому-то из них!
На рассвете Алеша, который почти не смыкал глаз, тихонько слез с охапки мелких веток и пучков сухой травы. За сторожкой фыркали кони, но ласково, словно не врага чуяли, а переговаривались о чем-то своем лошажьем.
Когда он приблизился, Добрыня заканчивал седлать коня. Затянул ремни подпруги, оглянулся на тихий шаг:
— Чего подкрадываешься?
— Илью не хотел будить, — ответил Алеша. — Ты… хочешь ехать?
— Надо, — ответил Добрыня просто.
— Лучше я, — возразил Алеша. — Я увертливей. А он тоже ослабел от илюшиных ударов.
Добрыня помедлил с ответом. Алеша в самом деле самый быстрый, но он, Добрыня, почти не уступает ему в скорости, зато превосходит в силе, умении, выносливости. Он умеет, как и Илья, распределять силы на всю схватку, угадывая ее конец.
— Нет, — сказал он тяжело, — рисковать нельзя. Поеду я.
Алеша не успел возразить, как сзади раздался хриплый, словно простуженный, рев:
— Кто поедет?
Илья стоял, держась за столб сторожки, покачивался, бледный, как привидение, как его нательная рубаха. Лицо за ночь осунулось еще больше, а кровоподтеки стали зловеще черными.
— Илья! — воскликнули оба в один голос.
— Что задумали, мерзавцы, — проговорил он с отвращением.
— Илья, — сказал Добрыня убеждающе, — ты вон шагу ступить не можешь…
— Но сидеть могу?
— То сидеть…
— Я буду сидеть, — сказал Илья. — но не на лавке, а на коне. А вы… Как можно? Где доблесть, где ваша воинская честь? Он враг наш, но ему еще тяжелее. Вы хоть кружку воды мне подавали, а ему кто? Он один лежит в своем шатре!.. У кого из вас хватило бы совести вступить в бой с раненым?
Голос старого богатыря был полон горечи, и оба молчали, рыли взглядами землю. Алеша дорылся до кладов, потому что лицо внезапно просветлело:
— Но он сильнее!.. Это значит, мы только уравнялись бы!
— Нет, — сказал Илья угрюмо. — Вот если я не вернусь…
Алеша снова потупился, а Добрыня сказал мудро:
— Тогда его искать не придется. Сам найдет.
— Тогда поступайте, как знаете, — рассудил Илья. — А сейчас надо жить так, как велит честь и воинская совесть… Но на коня взлезть все же помогите, остолопы.
Конь шел тяжело, словно тащил гору. Противник, такой же вороной, как и он сам, оказался моложе и злее, в обеих схватках умело бил передними копытами, хватал зубами, пытался сбить грудью. Если бы не пришлось побывать в сотне таких схваток, то этот молодой мог бы победить еще в первый же день. А так удалось продержаться до сегодняшнего утра…
Муромец обречено смотрел на медленно вырастающий шатер. Оба коня паслись неподалеку, один уже под седлом. Полог шатра откинулся, оттуда шагнул, пригибаясь, высокий воин в дорогой кольчуге, поверх которой блестят широкие булатные пластины. Завидев Муромца, тут же бросился к оседланному коню. Двигался быстро, легко, хотя Муромцу показалось, что левую ногу слегка подволакивает.
Когда приблизились к стоянке, незнакомый поединщик уже развернул коня навстречу.
— Ты дрался хорошо, старик, — крикнул он звонким звучным голосом, — но сегодня твой день!
— Или твой, — ответил Илья угрюмо.
Воин захохотал:
— Не скрою, мне досталось. Никто и никогда так раньше… Но взгляни на себя!
— Ты трусишь, — обронил Муромец равнодушно.
— Я?
— Ты. Я не первый раз в поединке. Вижу, когда кто вот так…
Воин онемел от изумления. Потом медленно выдохнул сквозь зубы, грудь его опала, и Муромец понял, что попал в самую точку.
— Да как ты… — воин прошипел зло, но вместе с тем растерянно, умолк, поперхнулся, провел ладонью в рукавице из буйволиной кожи по лицу. — Впрочем, ты в самом деле способен напугать!.. Но я вижу сколько в тебе осталось жизни. И вижу, сколько во мне. Тебе не выстоять.
