Алеша повторил торопливо:

— Ты велел, чтобы я не ввязывался в бой, если он хоть чуточку выглядит здоровее!.. Я послушался, хотя мог бы… Прости, Илюша, это я так…. Он намного сильнее. Честно говоря, это только тебе по силам.

Он спрыгнул с коня, торопливо ослабил ремни, но снимать седло не стал, что встревожило Добрыню еще больше. Он взглянул на Илью:

— Позволь теперь мне.

— Ясное дело, — буркнул Муромец. — Только ты тоже… Ну, тебя предупреждать не надо. Ты не ребенок… но все же смотри в оба.

— Не сомневамся, — ответил Добрыня ясным голосом.

Он вскочил в седло легко, конь тут же пошел боком, Добрыня шелохнул сапогом в стремени, и конь помчался красивыми длинными прыжками, словно не конь, а хищный пардус. Цокот подков прогремел глухо и тут же затих, а пыльное облачко стремительно покатилось к другому, что почти рассеялось, будто неведомый боец застыл в недвижимости и ждал.

Алеша суетился возле коня, поправлял ремни, вытер морду, поводил в поводу вокруг сторожки, охлаждая, и Илье почудилось, что поповский сын просто избегает его взгляда. Вон даже голову пригнул, когда идет мимо…

— Ладно, — сказал он с отеческой суровостью, — не казнись… На силу тоже находится сила, как на ухватку — ухватка, а на нахрап еще больший нахрап. Посмотрим, что скажет Добрыня.

Алеша вскинул голову. Лицо было пристыженное, все еще побледневшее, только на скулах выступили красные пятна.

— Думаешь, привезет связанного?

— Поглядим, — повторил Муромец. — Еще не вечер.

Снова он застыл на каменном коне, у которого даже грива не шелохнулась под набежавшим ветерком, а Алеша все суетливо водил коня, хотя тот остыл, можно поить ключевой водой, поправлял то пояс, то подтягивал и без того высокие голенища щегольских красных сапог на каблуке, словно новгородец, где даже мужики носят сапоги с каблуками в ладонь.

На этот раз пыльное облако как сомкнулось с другим, так и растаяло. Степь опустела. Алеша прерывисто вздохнул, на измученном лице вспыхивали попеременно то надежда, то разочарование. Посмотрел на старого казака, но проще понять что-то по облику каменной скалы, и Алеша снова с надеждой и тревогой всматривался в горячую степь.

Очень не скоро в обратную сторону снова потянулся пыльный след, вырос, Добрыня вынырнул блистающий доспехами, но хмурый, издали видно. Конь шел наметом, замедлил бег за десяток скоков до Муромца, Добрыня сказал с напряжением:

— Илюша, это серьезно.

— Ты с ним не схлестнулся?

— Была мысль, — признался Добрыня. — но уж больно сноровистым он показался. То, что кидает высоко булаву и ловит — лишь сила и ловкость. Но я заметил то, что не заметил Лешак. Он сидит на коне, держит на поясе меч, а на седле топор — это повадки бывалого воина. Запасной конь под седлом, из седельного мешка торчат запасные щиты. Я видел только краешки, но, судя по полосам, окованы широким булатом. С другой стороны приторочены два копья, лук с полным колчаном стрел. С виду молод, хотя лицо под личиной из черной бронзы, не рассмотрел больше, но по ухватке, я бы сказал осторожно, что он из молодых да ранних.

Муромец нахмурился:

— Видать, придется самому размять старые кости.

Добрыня предостерег:

— Он очень силен! И быстр. Одень панцирь поверх. Кольчуга кольчугой, но от синяков не спасает. А то и от сломанных ребер.

— Меня латы давят, — пробурчал Илья. — Тяжело… Ладно, пусть не налезают. Я ж мужик, а не тонкокостный хиляк, что читать умеет…тьфу!

Младшие богатыри неотрывно следили, как их старшой неспешно удаляется, невозмутимый и тяжелый каким помнили всегда, а конь сперва еле тащился, потом пошел рысью, затем перешел в тяжелый галоп, наконец понесся, как выпущенная могучей дланью глыба. Уже не пыль вилась по следу, а черная стая галок неслась следом, что были вовсе не галки, а комья земли, выбитые чудовищными копытами тяжелого коня.