мелкая сеточка морщинок у глаз, чуть обвисают щеки, складки на шее, дряблая кожа рук, горькая морщинка между бровей… что ему нравится, как признак мудрости, но женщины ее почему-то ненавидят, мол, старит…
Она разметалась во сне, ее маленькие груди все еще хранят форму, только соски потемнели и сморщились, словно только что вылезла из холодной воды, да и вообще тело еще красивое и сильное, гораздо моложе лица.
Он стоял, колеблясь, Хакама вздохнула и чуть повернулась на правую сторону. Теперь запавший живот выдвинулся, дряблые мышцы не держат, груди некрасиво свесились набок, а складка у рта стала глубже. «Никогда не стану переживать, – мелькнуло у него в мозгу, что старею! В каждом возрасте свои радости. Стариков чтут. Будь у меня длинная седая борода, тогда все то, что говорю сейчас, слушали бы с почтением, в каждом оброненном слове искали бы и находили глубокую мудрость, каждый совет тотчас бы выполняли… А сейчас смотрят, как на деревенского дурачка, что бормочет невесть что».
Он на миг ощутил глубокую жалость, что он еще не старик, а здоровенный, еще молодой мужик, от которого ждут только доброго удара кулаком, который быкам ломает хребты для потехи… тоже мне, потеха… скрюченные пальцы медленно разжались.
Хакама во сне горестно вздохнула. Складка на лбу стала глубже, губы шевельнулись. Со вздохом сорвалось какое-то слово или имя, но Олег уже пятился к выходу. Там сбоку на столике пламенели коробочки с притираниями, благовониями. Он ткнул пальцем в румяна, быстро начертал на тонкой ткани четыре размашистых слова, откинул полог и выскользнул наружу.
Из шатра Агафирса вышли еще двое. Теперь голоса доносились негромкие, усталые. Олег с беспокойством посматривал на небо, из-за темного края показался блестящий купол, похожий на голый череп Окоема.
Он скользнул к входу. В тот миг там погас свет, Олег инстинктивно упал, прижался. Мысли лихорадочно носились в черепе, как растревоженные муравьи. Будь на его месте прямой Мрак или простодушный Таргитай, оба попросту решили бы, что там легли спать, но Олег перебирал сотни вариантов, возможностей, пока после долгого прислушивания решил, что там все-таки наговорились и решили соснуть перед рассветом.
Все еще сомневаясь, он привстал, отодвинул полог. Слышно дыхание спящих. Увы, не двое, как он ожидал, а по меньшей мере четверо.
Рука выпустила полог, в полной темноте он сделал шажок, прислушался, сделал шаг, присел. Ровное дыхание спящего раздавалось совсем рядом. Дыхание сильного здорового мужчины. Пальцы Олега вздрагивали, когда он протянул руки. Меч упирался в ноги, просился в ладонь, но пальцы уже коснулись твердого и горячего… Это плечо, понятно.
Он поднял руку выше, с силой сжал пальцы, повернул. Хруст шейных позвонков показался громче треска переломленного дерева. Застыл, снова превратившись в слух. Тело под ним слегка дернуло ногами в судороге, затихло.
Олег поспешно перешел ко второму. На этот раз пальцы легли точно на затылок и горло, сдавил, повернул. Умирающий дернулся, слышно было, как пихнул ногами грузное тело соседа. Из темноты раздался хриплый сонный голос:
– Еще раз лягнешь… коней сторожить пошлю!
Олег лежал тихо. Сквозь тонкую ткань шатра проникал слабый лунный свет. Глаза уже привыкли, он уловил очертания человека, что со злостью перевернулся на другой бок. Выждав несколько мгновений, Олег переполз к нему, навалился всем телом, одновременно зажав рот и ломая шею. Этот в самом деле не бился, затих сразу.
В шатре, к его ужасу, спали еще трое, а с убитыми – шестеро. Уже дрожа от этих хладнокровных убийств, он быстро, почти не скрываясь, подходил к каждому и ломал шейные позвонки. С последними двумя получилось так удачно, что парализованное тело застывало в тот миг, когда ломал шеи.
Сердце выскакивало, к горлу подступила тошнота. Руки тряслись, он суетливо вытирал о кожаные латы, хоть кровь плеснула изо рта только у одного, да и то мимо.
– Прости, Колоксай, – шепнули его губы. – Но все равно кто-то из твоих сынов должен уйти… Кто убивает, да будет убит сам.
Мозг суетился, подыскивал оправдательные доводы, массу доводов, но ощущение осталось, будто собственными руками задушил невинного ребенка и напился его крови. Пошатываясь, он вышел из шатра… и лицом к лицу столкнулся с рослым немолодым воином, что уже нагнул голову, намереваясь войти в шатер. За его спиной Олег увидел еще двоих, крепких ветеранов в хороших доспехах.
– За Сослана! – выкрикнул он. – И за погибль врагов!
Военачальник ахнул, изо рта плеснула кровь. Олег оставил рукоять ножа в его печени, толкнул смертельно раненного на ветеранов, что ухватились за мечи, прыгнул, одного сбил с ног, упал и откатился в темноту, а там вскочил и понесся к костру горцев, крича:
– Агафирсы нас предали!.. Они нас убивают!
Горцы в тревоге, еще не веря, вскакивали, хватались за оружие. Олег прыгнул в сторону, перекатился, больно ударился, в черепе стучала мысль, что вот у него руки сейчас превращаются в крылья, челюсти вытягиваются, вытягиваются…
Он подпрыгнул, ноги оторвались от земли. Уже на высоте он попал в полосу света от большого костра, но в лагере никто не смотрел в небо, все хватались за оружие, поспешно бросали в костер весь хворост.
Он набрал высоту и, уже невидимый для всех, всматривался, успел увидеть самое начало схватки, когда разъяренные агафирсы с оружием в руках бросились на горцев, а гордые потомки Сослана, вместо того чтобы сложить оружие и униженно оправдываться, мужественно встретили нападающих, даже потеснили, ибо все до единого сильны, свирепы и полны отваги…
На стенах Гелона ударили тревогу. Воины с непониманием всматривались в зарево пожара, что вспыхивал то в одном, то в другом месте лагеря агафирсов. Несколько раз всадники, словно потеряв голову, неслись прямо на городскую стену, оттуда поспешно бросали камни, лили кипящую воду, и несчастные с жуткими криками падали с коней.
А в стане агафирсов слышались крики, то и дело вспыхивали жаркие схватки. Немалый отряд горцев, на которых возлагали особые надежды, вырубили начисто. Сосланиды, даже захваченные врасплох, сражались отчаянно, унося с собой немало отважных воинов. Многие отряды самих агафирсов, не зная, с кем сражаться, покинули свои места, блуждали в темноте, перебравшись через вал и ров. Между ними то и дело вспыхивали схватки, стрелки поражали из луков своих, принимая за внезапное нападение со стороны гелонов.
Военачальники агафирсов не сомкнули глаз, пытаясь навести порядок. В темноте то и дело раздавались крики, что к осажденным пришла помощь от западных правителей, другие уверяли, что сами гелоны вместе с могучими колдунами вышли из крепости и сейчас сеют смерть среди них. Очевидцы пересказывали жуткие слухи про всадника на коне-скелете, в руках у него был огненный меч длиной с оглоблю, которым он выкашивал сразу целые отряды.
Агафирс еще до этой паники засиделся у костра с Тарилом, Перейцей и Антажаром – простыми воинами. Для кого-то эти трое – простые, но не для него: с этими он начинал первый поход, этих первых становится все меньше, он их теперь берег, вот и сейчас расположил так, чтобы остались в резерве, а их костер у самой северной границы лагеря, как можно дальше от Гелона.
Когда вспыхнули костры ярче и раздались яростные крики, он раньше Тарила и Перейцы выхватил меч, вскочил на ноги раньше Антажара, даже сам заметил, что по-прежнему лучше даже этих опытнейших бойцов. Они бросились за ним следом, а впереди уже зазвенело железо, застучали щиты, он видел оскаленные злобой лица, на которые пламя костров бросает быстро исчезающие блики, из-за которых даже хорошо знакомые лица кажутся чужими и враждебными.
Самая яростная схватка была у шатров сосланидов, Агафирс ценил этих огромных и невероятно сильных воинов, похожих на живое железо, он с трудом уговорил их принять участие в его походе, с трудом удерживал в рамках какой-то дисциплины: сосланиды кичились своей независимостью и постоянно задирали агафирсов и устраивали с ними ссоры, из которых обычно выходили победителями. Агафирсы их тихо ненавидели, и сейчас, когда он увидел изрубленные трупы агафирсов, он понял, что взаимная ярость
