пускать их разными потоками, но это случалось, когда совершал нечто много раз уже деланное…

Успел подумать горько, что сколько раз, оказывается, он вот так убегал, крался, таился, что это вошло в привычку, можно делать, уже не думая, а тело, в самом деле прячась в тени от лунного света, добежало до стены. Здесь пришлось взять все в свои руки, ибо этот участок стен наметил заранее на тот случай, если когда вдруг придется незаметно выскользнуть из города.

Там прохаживаются взад-вперед стражи, здесь тень от башни, а если еще выждать, когда луна зайдет за тучку… Он посмотрел на чистое звездное небо, подумал, что тучку придется ждать долго. Слишком долго.

В это время на крыльце вроде бы возникла и тут же пропала легкая тень: Сердце сжалось в темноте полупрозрачника заметить совсем трудно, а то и невозможно, разве что по нюху, но те чистоплотнее камышовых котов…

В смертельном страхе он заставил себя двигаться, пополз по стене в самом неудобном месте, вдали от ступеней, просто цепляясь за камни кончиками пальцев, а ноги тщетно пытались опереться.

Страж дошел до угла, повернулся, едва не наступив ему на пальцы, пошел вдоль стены, время от времени посматривая в черноту ночи, в сторону лагеря агафирсов. Хорошо были видны многочисленные костры, словно бы звездное небо отражалось в темном озере.

Он перевалился через стену, вниз оказалось еще тяжелее, пришлось вслепую нащупывать ногами опору. Когда, по его расчетам, до земли оставалось не больше чем высота всадника на коне, он разжал руки. Показалось, что летит в пропасть, сердце остановилось в черном ужасе вовсе.

Он падал целую вечность, а когда снизу ударило в подошвы, он замахал руками… и устоял. Со стыдом понял, что до земли оставалось рукой подать, и так, сгорая от стыда и позора, побежал в ночь, ориентируясь только по звездам, далеким кострам чужого лагеря и отдаляющимся факелам на стенах города.

Ночной воздух неподвижен в ожидании утреннего ветерка, что всколыхнет, разгонит запахи, и Олег сразу увидел четкую картину сравнительно близкого леса, двух оврагов с сочной травой и зелеными кустами орешника. Затем эта картина в одном месте чуть дрогнула, чуть прогнулась, он понял, что там пролетела большая птица, ударила крыльями, смяла верхние запахи.

Чутье заставило его оглянуться в тот момент, когда над тем местом городской стены, где он был несколько минут назад, дрогнули и чуть сдвинулись две соседние звезды. Через мгновение все встало на места, но холод заполз во внутренности, опустился осколком льдины в низ живота.

Впереди, судя по смазанной картине запахов, кто-то большой и теплый поднялся с земли, двигается ему навстречу. От города за ним погоня. Неужели удалось так просчитать его действия, что даже засаду выставили в нужном месте?

Мелькнула паническая мысль, что стоило бы поднять шум, оказаться окруженным множеством людей, у которых в одной руке факел, в другой – меч. Город не так далек, на стене услышат, прибегут. Как хорошо бы почувствовать себя защищенным другими людьми… но как бы не получилось, что побегут, бросая как факелы, так и мечи! Даже самые бесстрашные бледнеют, когда сталкиваются с чем-то непонятным вроде магии…

Он отступил в темноту. Незнакомое существо почти неслышно пробежало мимо. Олег ткнул ножом, острие по самую рукоять вошло в бок, Олег даже ощутил, как забилась в смертельной судороге печень, и он понял, что это человек, хотя и полупрозрачник, они чуть мельче, тоньше.

Незнакомец повалился на бок. Олег подхватил его и опустил на землю как можно тише. Вдруг над головой пронеслась тень, он ощутил движение воздуха на щеке. Почти сразу далеко в темноте раздался вопль:

– Я вижу его!..

Он упал, откатился в сторону, но над головой не просвистели ни стрелы, ни ножи. Прижался к земле, на фоне неба вдалеке двигались темные фигуры. Он неслышно пополз в другую сторону, вскоре наткнулся на россыпь камней, удвоил осторожность, но проклятые камни то и дело звякают, в ночи это разносится далеко, чересчур далеко.

Вскоре в его сторону бросились темные фигуры. Это проклятые развалины того древнего храма, наконец сообразил Олег, о котором Окоем говорил с такой злостью. Присел к земле, всматриваясь на фоне звездного неба в неясные тени. Дурак, тупица… Если в город чародеи сумели переправить двух-трех полупрозрачников, то здесь его ждут десятка два агафирсов. Судя по голосу, это горцы из племени сосланидов, отважные и свирепые воины. Если бы не струсил, когда сломал шею последнему полупрозрачнику, на этом бы все и кончилось. Но он, дурак и трус, бежал в панике, на что Семеро… Шестеро то есть и рассчитывали, зная его характер, а здесь уготовили засаду из самых крепких горных варваров…

Высоко в темном небе мелькнула, закрывая звезды, тень. Олег наконец все понял, сквозь зубы вырвался полустон-полурык стыда и унижения.

За каменной грядой раздался злобный хохот. Грубый голос проревел:

– Увидел?.. Так что не скроешься. Выползай, червяк… Все равно отыщем.

– Идите, – крикнул Олег в безотчетном порыве ярости. – И возьмите!

– Ого, какой храбрый червяк… Хорошо, идем…

Глаза совсем привыкли к темноте, он различил, как там разделились две огромные тени, но это оказались не тени от деревьев, как он считал, а нечто огромное, шагающее в его сторону… Он похолодел, вспомнив, когда в последний раз видел подобных гигантов. Совсем недавно горные великаны, как и другие: кентавры, древолюди, подземный народ – надеялись, что Род отдаст им этот мир. Как надеялись полупрозрачники, драконы и даже гномы. Но тогда они – Мрак, Таргитай и он, Олег, – сумели… не совсем честно, правда, но, что сделано, то сделано. В мире, где сила и натиск ценятся выше справедливости, они поступили верно. Да и какая справедливость, когда речь идет о том, быть человечеству или не быть?.. Но вот теперь эти, обиженные, мстят… Как сумела их отыскать Хакама? Одна – вряд ли. Здесь поработал Ковакко, он знает пути, да и без других не обошлось…

Магия оставила их, всех Семерых, как всех колдунов и чародеев на свете, но в мире немало вещей, как сказал Окоем, что накопили эту магическую мощь. Это он пренебрегал ими, а Хакама и Ковакко искали исступленно, собирали, накапливали, еще даже не зная, что глупая и позорная для чародеев страсть к вещам может пригодиться. И вот теперь он голый и безоружный, а они…

Он кривился от стыда и унижения, постанывал, полз, прижимаясь к земле и прячась за камнями, обламывая ногти, а они подходили со всех сторон уверенные, перекликались негромко, но тем зловещее грохочут и скрипят отодвигаемые ими глыбы. Поверяют каждую мышиную норку, уж наслышаны, что он бывал в разных передрягах, как-то ему везло, хоть на последнем издыхании, но выползал живым, в то время как его противники уже не выползали…

– Вылезай! – приговаривал вполне человеческий голос. – Поговорим… Может быть, ты нас убедишь в своей правоте…

Голос звучал настолько ровно, что на миг в самом деле мелькнула сумасшедшая мысль: а что, если выйти? Если начнет говорить, то они будут отвечать, а там либо удастся их заговорить, переубедить, либо наконец-то услышат стражи на стенах, в ночи голоса разносятся далеко…

Камни затрещали совсем близко, шагах в трех. Звук был таков, словно край гранитной плиты застрял, но великан продолжал поднимать, плита лопнула с сухим треском, мелкие осколки камня со свистом пронеслись над головой.

«Эти разговаривать не будут, – мелькнула отчаянная мысль. – Они посланы убить. И убьют сразу, как убивают насекомых».

Он рывком приник к земле, показалось, что в выси совсем близко пролетела проклятая сова. В щеку больно кольнул острый камешек. Издалека донесся вопль:

– Я его вижу!.. Он в самой середке!.. Идете правильно!.. Сейчас его обнаружите!

Ярость и отчаяние скрутили его с такой силой, что в глазах помутилось. В щеку кольнуло острее, он прижимался к земле и прижимался, понимая, что надо бы вскочить, бежать, сопротивляться, нельзя же так, как овца… но тело расслабилось, растеклось, затем стегнуло такой острой болью, что он задохнулся, вскрикнул, запоздало понимая, что обнаруживает себя.

Темные фигуры выросли, казалось, со всех сторон. Заорали торжествующе, он видел, как к нему