оказалась лежащей на земле, спеленатая, как младенец.

Потом Серафина почувствовала, как ее подняли и понесли. Хлопнула крышка багажника - она поняла, что ее грузят в машину. Все было проделано быстро и четко, без единого звука. Потом завелся мотор, и автомобиль стал разворачиваться.

...Алик сразу же пожалел, что быстро поддался уговорам Серафины и не проводил ее хотя бы до проспекта. Подумав несколько минут, он выскочил из дома в одной рубашке и стал беспокойно оглядываться. Вдруг ему послышался чейто возглас из темноты. Охваченный непонятным беспокойством, он побежал по улице и увидел только что отъехавшую машину. В этот момент тьму прорезала вспышка молнии, тускло осветив задний номер автомобиля 02-00 ТУ. Ноли четко и почти машинально отпечатались в сознании Алика. Он бросился вслед за 'Мерседесом', но тот развернулся на проспекте и помчался в сторону вокзала.

Алик стоял посреди улицы, охваченный отчаянием. Странное предчувствие сжало сердце. Он медленно пошел назад. Дождь полил еще сильнее, но он не чувствовал ни холода, ни сырости. Снова сверкнула молния, и на дороге, под ногами, что-то блеснуло. Алик наклонился и поднял связку ключей. Ключи принадлежали Серафине. Больше не оставалось сомнений, что случилась беда.

...Серафину вытащили из багажника и поставили на землю. На голове у нее был напялен мешок, руки скручены за спиной, и она ничего вокруг не видела. Ее повели, подталкивая в спину. Потом остановились, но мешок с головы не сняли. Послышались мужские голоса.

- Она?

- Она. Еле отыскали. Вот чертова девка!

- Веди к Бармалею, он разберется.

И Серафину снова поволокли, так что ее каблуки скребли по бетону. В воздухе чувствовались сырость и прохлада, словно в подвале. Серафине стало так жутко, что закоченели ноги, когда она услышала слово Бармалей. Вспомнилась детская сказочка, в которой кушают маленьких детей.

Инстинктивным желанием Серафины было увидеть, куда ее ведут. Она так рванулась, что лопнули веревки, которые стягивали ей руки, и сдернула с головы мешок.

- Ишь, какая шустрая! - сказал один из конвоиров, и тот час же двое крепко взяли ее под руки, но мешка снова не накинули.

Серафина огляделась - помещение было ей незнакомо, но мрачные стены и низкие потолки не оставляли надежды на лучшее. И Серафина совсем упала духом.

Вдруг мрачные коридоры кончились резко, будто оборвались, и ее вывели в роскошный высокий зал богато убранный, украшенный дорогостоящими гобеленами и старинными зеркалами.

- Не лезь на ковер с грязными ногами! - грубо сказал один из конвоиров и швырнул пленнице шлепанцы.

Серафина покорно сунула в них ноги и проследовала дальше. У высоких дубовых дверей дорогу им заступил настоящий камердинер в шитой золотом ливрее и сверкающих эполетах. Забыв о своем печальном положении, Серафина вовсю дивилась этому сверкающему великолепию и гадала, где же находится такой роскошный дворец.

- Господин обедает! - не допускающим возражений тоном заявил камердинер, и посетители без лишних слов уселись в ожидании на широкий кожаный диван. Уныние все больше и больше овладевало Серафиной. Прошло где-то около получаса - дубовые двери распахнулись, и два лакея вынесли поднос с остатками обеда. Двое дюжих парней, сопровождавших Серафину, старались не смотреть туда, но она взглянула. Она уже привыкла постоянно ужасаться, и чувство страха в ней как-то притупилось, но сейчас тошнота и омерзение пронзили ее до самых недр. На подносе она заметила обглоданную человеческую руку и две половинки расколотого черепа.

И тут единственный раз в жизни Серафина потеряла сознание. В глазах вдруг потемнело, замелькали радужные круги, и все куда-то провалилось...

...Очнулась от того, что ей плескали в лицо водой.

- Очухалась? Давай, шагай, ждут! - и Серафину подтолкнули к дубовым дверям.

...Она сразу его узнала. То же квадратное лицо, свинячьи глазки.', и руки, руки... Серафина до сих пор помнит толстые волосатые пальцы, вертящие карандаш. Он и сейчас вертел что-то в руках... может, снова карандаш или шариковую ручку... а может, человеческую кость?.. Такие мысли в одно мгновение вихрем пронеслись в голове Серафины, 'Бармалей... Кушает маленьких детей...' - дурацкая рифма так и вертелась на языке. Ноги у нее совсем обмякли.

Бармалей отдыхал после обеда, лежа в кресле и куря индийскую сигару. Ароматный дымок витал в воздухе. По бокам кресла стояли мощные атлеты, до отказа накачанные - личные его телохранители. Серафину буквально подволокли под руки и поставили перед ним.

- Она, - мельком взглянув на нее, сказал Бармалей. - А второго не нашли?

- Не нашли пока, но найдем, - ответил один из парней, поддерживающих Серафину. - В лицо его не знаем, вот что плохо. В тот раз он был черен, как негр. А впрочем, вот у нее и спросите.

- Ну, говори, - повернулся Бармалей к пленнице. - Где твой дружок?

- Не знаю. Я только что из больницы, - губы у Серафины пересохли и она едва выдавила из себя эти слова.

Людоед сразу подметил ее страх.

- Лучше говори, легче умрешь, - спокойно посоветовал он. - А нет-так разберем тебя на кусочки!

- Не знаю, - прошептала Серафина.

- Вытрясти из нее? - живо повернулся к боссу один из бичей. - Мы это разом...

- Э, нет, вы испортите мне жаркое, - категорически возразил Бармалей. - А я гурман, не люблю битое мясо. Целый год я пускал слюнки, представляя, как обсасываю косточки этой стервы.

'Что он такое говорит? Стерва - это я, по при чем тут какое-то жаркое?' - с тревогой подумала Серафина.

- А мы ее слегка, с самого краешка и самыми тоненькими иголочками, - злодеям не терпелось приняться за жертву.

'О, боже, ведь это же говорят про меня!' - и снова ледяная волна страха обдала ее с ног до головы.

Бармалей задумался. В нем, явно, боролись противоречивые чувства. И утроба победила. Он встал с кресла и подошел к пленнице. Серафина совсем близко увидела его гладкое ухоженное лицо, почувствовала запах французского одеколона и замерла от ужаса и отвращения. Она бы и отпрянула, но ее крепко держали. Людоед поворачивал ее, заглядывал за корсаж, ощупывал, как ощупывают приготовленную под нож жирную индейку. Серафину колотила такая дрожь, что щелкали друг о друга зубы. Всеми силами она старалась отодвинуться подальше, и запах французского одеколона был так ей противен, что, казалось, ее вот-вот вырвет.

Ей хотелось дико закричать, позвать на помощь, но что толку! Кто здесь поможет? Тех, кто ее окружал, нельзя назвать даже людьми, ибо это уже не люди. Преступив ради денег все непреложные человеческие законы, они утратили право называться людьми. Все рослые, мускулистые, в одинаковых черных куртках, они походили на роботов - неумолимых, не знающих пощады и не имеющих других инстинктов, кроме беспощадного звериного инстинкта убивать.

Близость жертвы возбудила людоеда, он тяжело дышал, лицо кривилось в свирепой гримасе.

- Ты знаешь, мерзавка, чего стоил нам ваш прошлогодний вояж? - грозно спросил он. - Вы ввели нас в убытки не меньше, чем на миллион. А чего стоило замять скандал с вашими фотографиями! - волосатая рука схватила Серафину за грудки и подняла над полом.

Серафина не могла шевельнуться, как загипнотизированная, видя перед собой широкое лицо Бармалея.

- Слушай меня внимательно! - дохнул он ей в лицо. - Если ты скажешь, где твой дружок, то я скушаю тебя сразу, а ежели нет, то буду жевать медленно и по частям, вот так! - людоед приблизился к ней, как будто намереваясь поцеловать, и вдруг вцепился зубами в плечо.

От неожиданности Серафина не почувствовала боли и не сделала ни малейшего движения, чтобы вырваться. Из глубокой раны чуть пониже плеча побежала алая струйка крови. Людоед смотрел на нее тяжелым взглядом и медленно жевал. Все вокруг стояли с непроницаемыми лицами...

Проглотив то, что жевал, он указал на дверь.