Будет ли он сразу же похищен? Нет, у вас для этого недостаточно средств. Значит, передышка. Графиня обосновывается в своем замке. Вы как раз этого ждали. И кольцо исчезает.

– А потом вновь появляется в зубном порошке консула Блейхена. Странно, не правда ли? – заметил Люпен.

– Помилуйте! – вскричал Шолмс, стукнув по столу кулаком. – Расскажите свои байки кому-нибудь другому! Пусть дураки верят, меня, старого лиса, не проведешь!

– Значит, по-вашему…

– Значит, по-моему…

Шолмс помолчал, будто хотел придать особый вес тому, что скажет. И наконец изрек:

– Бриллиант, который нашли в зубном порошке, фальшивый. А настоящий у вас.

Арсен Люпен не отвечал. Потом, подняв глаза на англичанина, сказал просто:

– А вы хитрец, месье.

– Хитрец! – в восторге поддакнул Вильсон.

– Да, – подтвердил Люпен, – все проясняется, все приобретает свой истинный смысл. Ни один из следователей, ни один из специальных коррреспондентов, буквально набросившихся на это дело, не зашел так далеко в поисках истины. Какая интуиция! Какая логика! Просто чудо!

– А! – отмахнулся англичанин, польщенный признанием его заслуг подобным знатоком. – Стоило лишь поразмышлять.

– Надо еще уметь размышлять! Немногие это умеют! Теперь, когда круг поисков сузился, расчистилось поле деятельности…

– Да, теперь остается лишь выяснить, почему развязка всех трех происшествий случилась на улице Клапейрон, 25, на авеню Анри-Мартен, 134, и в стенах замка Крозон. В этом все дело. Прочее лишь пустяки и детские загадки. А вы как думаете?

– Точно так же.

– В таком случае, господин Люпен, согласитесь, я прав, когда говорю, что через десять дней закончу работу.

– Через десять дней вам будет известна вся правда.

– А вас возьмут под стражу.

– Нет.

– Нет?

– Чтобы арестовать меня, нужно такое невероятное стечение обстоятельств, целый ряд настолько поразительных неудач, что я просто отказываюсь поверить в подобную возможность.

– Что неподвластно обстоятельствам и неудачам, может довершить воля и упорство одного человека, господин Люпен.

– Если только воля и упорство другого человека не возведут на его пути неодолимые преграды, господин Шолмс.

– Неодолимых преград не существует, господин Люпен.

Они обменялись пронизывающим, но в то же время открытым, спокойным и смелым взглядом. Лязгнули скрещенные мечи. Как будто раздался ясный звон.

– В добрый час, – воскликнул Люпен, – наконец-то! Достойный противник, редкая птица, сам Херлок Шолмс! Вот будет потеха!

– А вы не боитесь? – поинтересовался Вильсон.

– Почти боюсь, господин Вильсон, – ответил, поднимаясь, Люпен, – и в доказательство тому поспешу отдать приказ об отходе, а то как бы не оказаться в западне. Значит, десять дней, господин Шолмс?

– Десять. Сегодня воскресенье. Восьмого в среду все будет кончено.

– А я окажусь за решеткой?

– Вне всякого сомнения.

– Вот черт! А я так радовался спокойной жизни. Никаких неприятностей, дела идут на лад, к черту полицию… Так приятно было чувствовать вокруг себя всеобщую симпатию… Придется от всего этого отказаться. Что поделаешь, такова обратная сторона медали… После солнечной погоды – дождь… Прощайте, забавы! Привет!

– Поторопитесь, – посоветовал Вильсон, проявляя заботу о человеке, столь явно восхищавшемся Шолмсом, – не теряйте ни минуты.

– Ни минуты, господин Вильсон, вот только скажу, как я счастлив, что мы встретились. Как я завидую мэтру, у которого такой драгоценный помощник, как вы.

Они любезно распрощались, как противники, не испытывающие друг к другу никакой ненависти, но которым, однако, предназначено судьбой сражаться насмерть. И Люпен, схватив меня под руку, поволок из ресторана.

– Ну, что скажете, дорогой мой? Вот вам обед, все перипетии которого займут достойное место в ваших, посвященных мне, мемуарах.

Он прикрыл дверь ресторана и, сделав несколько шагов по улице, вновь остановился.

– Курить будете?