Странное чувство на миг охватило Кана… Всплыл в памяти колышущийся на ветру карламан, и слова Влады, беспечно рассуждающей о тысячелетиях и в нескольких фразах разъясняющей еще не Ученику своему, а простому кулдаганскому парню устройство Омниса, вспомнились вдруг живо и ясно, словно сказанные вчера…
Стиг был древен, да. И говорил о своей древности в той же непринужденной манере. Но сама мысль о том, чтобы пусть невольно, но поставить его рядом с Учителем, заставила Кангасска нахмуриться и сжать кулаки.
— Ни того, ни другого ты не получишь… — сквозь зубы процедил Кан, чувствуя, как слепая ярость поднимается в душе, точно прибывающая вода.
— Не спеши с выводами, дружище, — покачал головой стиг. — Конечно, переступить через свою гордость сложнее всего, я согласен. Но тебе придется это сделать. Я сумею тебя убедить, поверь мне. И вся Триада будет подтверждать тебе, что я не вру: это несложно — теперь я куда более человек, чем прежде. Итак… Первое. Вспомни Малый Эрх и того парня, которого я оставил тебя дожидаться. Не сомневаюсь, ты покопался в его памяти и знаешь, как все было. Так вот… В моих силах накрыть таким дождичком из стигийских камней все города. Я бы сделал это еще в начале войны, если бы хотел такой победы.
— Твой стигийский народец отвернется от тебя, когда ты станешь человеком, — презрительно возразил Кангасск на это. И добавил, вспомнив слова Гердона: — А если нет, то вас просто не останется. Вы будете людьми. И дети ваши будут людьми…
В ответ Немаан расхохотался от души. Нет, это был не безумный смех, подобный смеху Эльма: так смеялся бы человек над забористой шуткой; сгибаясь пополам и смахивая слезы.
— Ох, друг мой, ты такое дитя, — всхлипнув, произнес наконец Немаан. — Чего стоит только твоя пламенная речь… Слушай, нет никакого народа. Есть только я. Я один. И то, что вы, люди, знаете как отдельных стигов — это лишь форма, которую я использую обычно для проникновения из одного мира в другой. Ее сложно контролировать, сложно сохранять ясность мысли, когда ты раздроблен на миллионы частей, но это единственный способ проникнуть через мелкое сито, которое составляют законы любого мира. Твой приятель Гердон, знаток стигов, — тут он не удержался от смешка, — протащил в Омнис душу Максимилиана подобным же способом, девять частей из десяти. Правда, я перемещаюсь куда более умело. Забавно, но для вас моя походная форма здорово сошла за армию монстров.
Подытожу: «монстры» эти бесконечны. И каждый из них — лишь проекция на активный стигийский камень.
Вижу, удивлен… Что ж, идем дальше. Развею еще один миф прежде чем мы продолжим разговор. Миф о ваших победах… Все ваши победы не стоят ничего. Стигов не станет меньше никогда. Остался один — остались все. А радоваться эпохе Спекторов вообще не стоило. Ты когда-нибудь задумывался над тем, кто создал первого Спектора? Нет?
Прямая связь с человеческим мозгом… С памятью. С мыслями. Со всем сокровенным, что есть у человека…
— Первого Спектора создал я, — продолжал Немаан. Странно, но он пустился в подробные объяснения вместо того, чтобы просто подтвердить догадку Кана. Неужели Триада и вправду мешает ему?.. — …и, как видишь, через своих Спекторов я узнал о людях куда больше, чем за все предыдущие годы. Мне не было нужды больше «воевать» с вами; и держать при себе людей, как я держал твою Занну, тоже было ни к чему. Не так давно я поэкспериментировал с магией правды, ты этот эксперимент помнишь. Первый блин комом, как говорится. Сейчас я куда более искусен в этом деле. И могу изменять память так, как сочту нужным, причем без тяжелых последствий для человека.
Думаю, теперь все лишние вопросы отпали и нет необходимости продолжать по пунктам. Я намерен взять твой облик, воспроизвести твой характер и воспользоваться тем влиянием, что ты имеешь в мире. Ты все равно отмахиваешься от своей власти, так к чему тебе за нее держаться? Я сделаю все в лучшем виде. Омнис будет жить под моим правлением и жить хорошо. Небольшие коррективы в памяти всех твоих знакомых — и я — полноценный Кангасск Дэлэмэр. Что до тебя, то Омнис большой. Забирай свою любимую женщину и отправляйся на любой край света, куда пожелаешь. Память я и ей, и девочке, а хочешь — и тебе немного поправлю, дабы тебя не так грызла совесть. Вы будете счастливы.
Это твоя мечта, Кан. Уж кто кто, а я прекрасно знаю, чего ты всегда хотел.
Молчишь?.. — Немаан резко посуровел. — Ну что ж, тогда говорить буду я. Ты симпатичен мне, Дэлэмэр, и я не особо лукавил, когда звал тебя другом. Но я тобой пожертвую, если ты откажешься. Вновь испытаю вашу человечью жалость, но пожертвую, не сомневайся. Сейчас меня держит то, что Дымчатый Обсидиан я могу получить лишь с твоего добровольного согласия, так же как ты от Малкона его получил. Но откажись, и все будет примерно так… Я убью тебя, Кан, и заберу диаду — Холодный и Горящий, это уже неплохо. Триаду с моим стигийским камнем они составят слабенькую, но это лучше, чем ничего, мне вполне хватит на ближайшие несколько тысяч лет. За это время я найду подход к Нарре. Что до твоей женщины, то я буду для нее тем Кангасском, каким ты никогда не мог быть. Тем, о ком она мечтала. Даже интересно будет узнать, каково на вкус это ваше человечье чувство — любовь. А для Милии и Кангасси я буду отцом. Тебя они даже не вспомнят. И никто не вспомнит. Осознаёшь, каков у тебя выбор?
Кангасск молчал. И безумная ярость, несколько минут назад готовая захлестнуть его, оборачивалась ледяным спокойствием. Безлюдные горы, скованные вечным льдом, спокойны так. И любого, кто явился покорить древний ледяной край, ждет неминуемая смерть, среди тишины, под ярким, ничего не согревающим солнцем… Кангасск Дэлэмэр еще не помнил себя таким…
Тем временем Немаан сменил облик…
— Таким она меня помнит, — произнес он с улыбкой, представ перед Учеником юным Дэлэмэром, черноволосым, смуглым от кулдаганского загара; без шрама на лице; со здоровой правой рукой, способной держать меч… — И таким меня будут помнить все остальные. Хотя… — стиг задумался, и, следуя его мыслям, смуглое человечье лицо, преломив бровь, перечеркнул свежий шрам. — Шрам хорош. Пусть будет…
Кангасск пристально смотрел в глаза этого получеловека. Глаза, зеленые и ясные, как у него самого. И холод, уже жгучий, безжалостный и свирепый, терзал его душу. Выбор. Перекресток. Узел, от которого разбегаются в разные стороны мириады серебристых нитей. И ошибиться сейчас наследник миродержцев, при всей своей неопытности и молодости, не имел права.
«Какое значение имеет моя жизнь? С ней я простился вчера… — подумал он, уже не сомневаясь, что мыслей его не слышит никто во всей Вселенной. — Мои Учителя поступили бы так, как лучше для Омниса. Они всегда так поступали. И я должен…»
