ее необходимо, если вы не вышли ростом или попали в другую неприятность. Будь вы Барсуком или Выдром, тогда дело другое. Разумеется.

— Ну уж Жабб-то, наверное, не боится сюда один ходить! — подумал Крот вслух.

— Отважный Жабб? — от души рассмеялся Крыс. — Один он сюда и носа не сунет, даже за горшок золота… Не-ет, кто-кто, только не Жабби.

Беззаботный смех Крыса, а также наличие у него двух посверкивающих пистолетов и дубины почти успокоили Крота: он перестал вздрагивать и снова почувствовал себя самим собой, даже чуточку смелее.

— Ну, что ж, — вскоре сказал Крыс, — собирайтесь с силами, и поспешим домой. Скоро совсем стемнеет, а ночевать здесь… сами понимаете. Слишком холодно, я хотел сказать.

— Крысси, дорогой, — взмолился несчастный Крот. — Ужасно сожалею, но я совершенно разбит — просто абсолютно. Вы должны позволить мне отдохнуть еще немного, восстановить силы. Только тогда я, может быть, дойду.

— Конечно, конечно, о чем речь! — поспешил сказать отзывчивый Крыс. — Располагайтесь. Все равно уже хоть глаз коли, да и месяц скоро взойдет.

Крот глубоко зарылся в сухую листву, улегся поудобней и сразу погрузился в сон — тревожный и неглубокий, правда. Крыс тоже устроился в листве, и подоткнув ее, чтоб не дуло, терпеливо бодрствовал с пистолетом в лапе.

Когда, наконец, Крот проснулся — посвежевший и полностью пришедший в себя, — Крыс сказал:

— Очень хорошо. Сейчас я разведаю обстановку, и мы тронемся.

Он прижался спиной к корню и осторожно выглянул. Немного погодя Крот услышал, как Крыс тихо говорил сам с собой:

— Здра-авствуйте… Вот уж… Чтоб его!

— Что там стряслось, Крысси?

— Снег… стрясся, — процедил Крыс. — Вернее, выпал… Снег идет, одним словом.

Крот выглянул из-за спины друга: столь напугавший его Лес совершенно переменился — дупла, дыры, лужи, рытвины и прочие опасности быстро исчезали под мерцающим волшебным ковром, таким изысканным, таким чистым, что Крот невольно опустил глаза и с досадой посмотрел на свои грубые галоши. Воздух сверкал и осыпался, лаская щеку тонкими пронизывающими прикосновениями; черные стволы деревьев проступили из тьмы, освещенные призрачным светом откуда-то снизу.

— Ничего не поделаешь, надо идти, — молвил Крыс по размышлении. — Попытаем счастья. Самое скверное, что я не знаю точно, где мы. Еще этот снег: собственной норы не узнаешь.

И правда. Крот никогда бы не подумал, что перед ним тот же Лес Дремучий.

Выбрав самое верное, на их взгляд, направление, они тронулись в путь. С неистребимым, но слегка притворным воодушевлением они поминутно «узнавали место», указывая друг дружке на «знакомое дерево» или вспоминали «этот поворот» в угрюмой монотонности белого фона и черных стволов на нем.

Через час или два (они потеряли счёт времени), павшие духом и обессиленные, безнадежно растерянные животные уселись на пенек отдохнуть и собраться с мыслями. Тела их ныли от синяков, ссадин и переутомления: несколько раз они проваливались в ямы и промокли насквозь; да еще этот снег! — он стал глубоким, и друзья утопали в нем по самое брюшко… Деревья становились все толще и все больше походили одно на другое. Казалось, не было конца этому Лесу, не было начала, и никакой разницы в нем не было. А что самое отвратительное — из него не было выхода.

— Нам нельзя сидеть на месте, — вздохнул Крыс. — Давайте найдем силы сделать что-нибудь. Холод становится нестерпимым… для чего бы то ни было. Снег все валит, скоро мы вовсе утонем в нем.

Он осмотрелся.

— Вот что, — продолжал он. — Кажется, я придумал. Впереди что-то вроде лощины, видите? Там полно всяких бугров, кочек, холмиков. Мы туда спускаемся и ищем, где бы нам укрыться от ветра и снега, — пещеру или дыру какую-нибудь, лишь бы пол был сухой. Там и передохнем: мы ведь с вами устали, простите, как черти. За это время, кстати, снег может растаять или же еще что-нибудь благоприятное произойдет.

И снова они встали, и снова забарахтались в снегу, спускаясь в лощину. Они исследовали самый бугристый угол, когда Крот вдруг подпрыгнул и с визгом упал в снег.

— Моя лапа! — верещал он. — Моя бедная задняя лапка! Он уселся в снегу и баюкал ее передними лапами.

— Эх, старина, — пожалел его Крыс. — Не скажешь, что вам везет сегодня, не правда ли? Дайте взглянуть. — Опустившись на колени, он осмотрел лапу и продолжал: — Да, мой друг, вы порезали голень. Потерпите немного, я перевяжу рану.

Крыс стал шарить по карманам в поисках носового платка.

— Я, наверное, наскочил на пень или сучок, — хныкал Крот. — Боже мой!

— Нет, порез слишком аккуратный, — заключил Крыс после вторичного осмотра. — Пнем так не порежешься. Похоже, вы порезались чем-то острым и притом железным. Интересно…

Крыс задумчиво посмотрел на кочки.

— Не играет значения, чем я порезался! — от боли Крот плохо говорил по-английски. — Болит совершенно одинаково!

Но Крыс, не слушая, осторожно перевязал ему лапу белоснежным платком и принялся разгребать снег. Он греб и рыл всеми четырьмя лапами, а Крот терпеливо ждал, постанывая время от времени:

— Куда же вы ушли, Крыс? Подойдите ко мне!

— Ура! — закричал вдруг Крыс. И потом: — Урра! Урра! Урараруурара!

Он изобразил на снегу подобие джиги.

— Что вы там нашли, Крысси? — спросил Крот, баюкая лапу.

— А вот идите и взгляните! — сияя, ответил Крыс. Крот допрыгал до раскопа и вгляделся.

— Ну и что — разочарованно протянул он, — много еще смотреть? Я таких штук тысячу раз видел. Заурядный предмет — вот как я это называю. Обыкновенная скребелка. Их у двери вбивают, чтоб грязь с подошв соскребать. И что из этого? Почему про него плясать джигу? — с грамматикой у Крота все еще не ладилось.

— Неужели вы не понимаете, что это значит, тупоумное вы животное! — грубил от нетерпения Крыс.

— Конечно, понимаю. Оно означает, что какая-то растяпа вбило свою скребелку посреди Леса Дремучего, — то есть как раз там, где она наверняка порежет всем лапы. Легкомысленный поступок, — вот как я это называю. По возвращении я обязательно пожалуюсь в… гм-м… одним словом, пожалуюсь — и точка!

— Боже правый! — воскликнул Крыс, приходя в отчаянье от бестолковости раненого друга. — Вот что: кончайте-ка свои разглагольствования и помогите мне!

Крыс снова принялся копать, разбрасывая снег во все стороны.

Вскоре его труды были вознаграждены: в снегу показался весьма поношенный коврик.

— Ну-с, что я вам говорил? — торжествовал Крыс.

— Ничего вы мне не говорили, — честно ответил Крот. — Что же до вашей случайной находки, то перед нами еще один образчик домашней утвари, отслужившей свое и выкинутой… а вы и рады. Археолог. Лучше станцуйте-ка джигу вокруг этой тряпки, и покончим с этим. Мы уже потратили уйму времени, копаясь на помойке. Что он — съедобен, что ли? Что мы — укрываться им будем, по-вашему? Или это ковер-самолет, и мы на нем домой полетим?

— Вы хотите сказать… Да неужели этот коврик ни о чем вам не говорит?!

— Знаете, Крыс, — почти ласково заговорил Крот, — я думаю, мы достаточно подурачились. Вы-то сами слыхали о говорящих ковриках? Они просто-напросто не умеют разговаривать, понимаете? Это не в их вкусе. Дверные коврики знают свое место.

— Ну, вот что, вы! зверь безмозглый! — рассердился Крыс. — Хватит. Чтоб я больше ни слова не слышал! Копайте, скребите, ищите! Особенно возле кочек. Это наш последний шанс!

Крыс набросился на сугроб, повсюду тыкая дубиной и копая с ожесточением. Крот тоже копал, но исключительно для того, чтобы не раздражать Крыса: по его мнению, тот свихнулся.