жить. А для этого необходимо остепениться и заслужить всеобщее уважение. Вы же не хотите, чтоб он прослыл за дурачка, над которым даже хорьки потешаются?

— Только не это, — содрогнулся Крысси. — Кстати, о мафии: как вовремя мы с Кротом встретили этого чумазого! Памятуя о ваших опасениях, я заглянул в парочку конвертов — позорище! Все до единого пришлось изъять, и сейчас старина Крот в голубой гостиной заполняет стандартные пригласительные билеты.

Час банкета близился, а Жабб, уединившись в спальне, все сидел и сидел, не шелохнувшись, погруженный в меланхоличные раздумья. Положив голову на лапы и широко раскрыв пересохшие глаза, он тосковал, время от времени испуская невероятно тяжелые вздохи. Впрочем, с каждым новым вздохом лицо его светлело и вскоре расцвело долгой улыбкой, потом еще одной, и еще. До ушей Жабба стало доноситься неловкое, застенчивое хихиканье, и он, сообразив, что хихикать, кроме него, было некому, встал, запер двери и опустил шторы. Осторожно, стараясь не шуметь, он выстроил стулья полукругом и, встав перед ними, заметно выпятил грудь. Затем он поклонился, два раза кашлянул в кулачок и в полузабытьи лирическим тенором запел перед завороженной публикой о том, что его воображению виделось так ясно!

Пел он громко, с большим пылом, почти яростно, а когда песня кончилась, он не замедлил исполнить ее на бис.

Потом он глубоко вздохнул — так глубоко, что воздуха хватило бы на третье исполнение песни — обмакнул расческу в стакан с минеральной водой, расчесал волосы на пробор и придавил их лапками ко лбу. Отперев дверь, он медленно спустился по лестнице в гостиную встречать гостей.

Животные чрезвычайно оживились при виде хозяина, столпились вокруг него, осыпая поздравлениями и комплементами его мужеству, хитроумию и бойцовским качествам, однако Жабб лишь слабо улыбался в ответ: «Отнюдь!» или, для разнообразия: «Напротив!».

Выдр, стоя на ступеньке камина в кружке восхищенных слушателей, излагал свой план сражения, который непременно бы осуществил, окажись он на месте сутками раньше. Увидев Жабба, он протиснулся к нему, со слезами обнял и попытался сделать с ним круг почета, но Жабб с мягкой бесцеремонностью отстранил его, скромно заметив, что мозгом операции был г-н Барсук, поделивший тяготы подвигов с Водяным Крысом и Кротом, а он, Жабб, всего лишь рядовой, ничего, или почти ничего для победы не сделавший. Животных явно обескуражила такая позиция, и Жабби, переходя от гостя к гостю и вежливо отклоняя их похвалы, чувствовал, что стал объектом всеобщего и самого пристального внимания.

Барсук заказал все самое лучшее, так что банкет имел обычный для Жаббз-Холла успех. Гости много говорили, много смеялись, а Жабб, сидевший, естественно, во главе стола, смотрел в тарелку, изредка обмениваясь с соседями ничего не значащими фразами. Порой он воровато стрелял глазами в сторону Барсука и Крыса, и всякий раз чувство жгучего удовлетворения переполняло его: они сидели, уставившись друг на друга с разинутыми ртами.

Некоторые из гостей, — те, что были помоложе да порезвее, — вскоре начали шушукаться: на их взгляд, банкету недоставало былой разухабистости. Послышался ропот и недовольные выкрики с мест:

— Жабб! Речь давай! Возьмите слово, Жабби! Песню! Даешь песню!

Но Жабб, отечески улыбаясь, отрицательно двигал головой, поднимал лапу в знак немого протеста и, посредством настойчивых просьб отведать деликатесов, негромких переговоров с родителями юнцов, несозревших для светских раутов, ему удалось дать понять всем присутствующим, что неофициальной части вечера ждать не следует.

Жабби действительно переменился!

После всех этих перипетий животные вернулись к повседневной жизни, которую так грубо оборвала гражданская война, — к жизни яркой и радостной, мирной и безмятежной. Жабб, должным образом обсудив вопрос с друзьями, приобрел красивую золотую цепочку и медальон, усыпанный жемчугом, что и отослал дочери тюремщика с сопроводительным письмом, которое даже г-н Барсук признал скромным, благодарным и весьма теплым. Труды машиниста тоже были вознаграждены, — больше того, под суровым нажимом Барсука разыскали тучную владелицу баржи и возместили ей убытки, хотя сам Жабби решительно протестовал, выдавая себя за орудие Судьбы, ниспосланное наказать рябую толстуху за то, что она не разбирается в джентльменах. Сумма, надо признать, была пустяковая: в своей оценке местные знатоки были почти единодушны с цыганом.

Порою в теплые летние вечера друзья прогуливались по Лесу Дремучему, теперь совершенно безопасному — для них, по крайней мере, — и было приятно наблюдать, с каким уважением лесные жители здоровались с ними, а мамы-хорихи выносили своих малюток из нор и говорили:

— Взгляни, малыш: это идет великий мистер Жабб! А справа — железный Крыс, гроза мафии. Чуть позади — прославленный господин Крот, — папа часто рассказывал о его доблести и доброте.

А когда детки капризничали или озорничали, мамы грозили им, что если они тотчас же не угомонятся, придет страшный господин Барсук и заберет их. И хотя это было откровенной клеветой — Барсук мало интересовался обществом, но детишек любил, и весьма, — такие угрозы всегда действовали мгновенно.