через некоторое время Барсук поостыл, и они тронулись. Только на этот раз ее замыкал Крыс, крепко державший Жабба за плечо.

Они шли и шли, задрав головы, словно бродячие слепцы, насторожив уши, держа лапы на рукоятках пистолетов, пока Барсук, наконец, не прошептал:

— Судя по времени, мы уже где-то близко.

Они услышали как бы издалека и в то же время прямо над головами неясный гул и гомон — будто кто-то кричал и смеялся, барабанил по столу и топал. У Жабба опять затряслись поджилки, а Барсук спокойно шепнул:

— Ай да хорьки! Дают жару.

Тоннель взял круто вверх, и пройдя еще немного, животные услышали новый взрыв хохота и криков. Теперь можно было различить громогласное «Ур-рр-ра!» и даже звон бокалов.

— Хорошо сидят, — осклабился Барсук. — Вперёд! Они поспешили вперёд и скоро оказались под потайной половицей. В зале стоял такой гвалт, что таиться было нечего.

— А теперь, мальчики, раз-два — взяли! — скомандовал Барсук, и друзья совместными усилиями откинули половицу.

Помогая друг другу, они выбрались из подземного хода и стояли теперь посреди винной кладовой, лишь дверью отделённые от ничего не подозревавших врагов.

Постепенно шум в зале утих, и зазвучал неприятный голосок:

— Я не намерен злоупотреблять вашим вниманием, друзья (гром аплодисментов), но прежде чем я вернусь на свое место (возгласы одобрения), мне хотелось бы сказать несколько слов о нашем гостеприимном хозяине, мистере Жаббе. Все мы хорошо знаем мистера Жабба (взрыв хохота)! — послушного, скромного, честного Жабба (визг восторга)!

— Не держите меня! — скрипел зубами Жабб.

— Спокойно! — буркнул Барсук, с трудом удерживая его: и распорядился. — Готовность номер один. Сейчас начнем.

— С вашего позволения я пропою куплеты, — продолжал голосок, — сочиненные мной, так сказать, на злобу дня (продолжительные аплодисменты)!

Затем Крестный Хорь — а это был он — пронзительно и дребезливо затянул:

— Это что за идиот вдоль по улице идет?.. Барсук напрягся весь, ухватил трость обеими лапами и, обдав друзей нехорошим взглядом, заревел:

— Час пробил! За мной!

И распахнул дверь.

О-ёй! Что тут было!

Какой писк, какой визг поднялся! А какой вой!

Ох, и понапрыгались из окон до смерти напуганные хорьки, ох, и понаползались под столами! Ох, и понабилось же их в камин — аж труба трещала! То-то стульев наломали, фарфора-хрусталя пораздавили, — как только четверка Героев, пылая гневом и сея ужас, ворвалась в зал: статный г-н Барсук с усами торчком, играючи, со свистом месивший палицей воздух; мрачно-черный Крот, сотрясавший стеком с душераздирающим боевым кличем «Кротытут! Кротытут!»; Крыс, увешанный оружием всех времен и народов, с железным, словно кованым, взором — надежно прикрытые с тыла неистовым Жаббом: до неузнаваемости разбухший от возмущения, он подпрыгивал, баюкая раненое самолюбие, и голосил такое, что кровь стыла в жилах.

— Что за идиот, спрашиваете?! — захлебывался Жабби. — Сейчас узнаете.

И он поскакал прямо на Крестного Хорька.

Их было всего-навсего четверо, но у страха глаза велики, и хорькам казалось, зал кишмя кишит черными, зелеными, серобуромалиновыми чудовищами, чей леденящий рык с помощью сокрушительного дубья пробирал разбойников до мозга костей. Неудивительно, что они дрогнули и бросились наутек, завывая от ужаса и позора, кто куда: по трубе, по потолку, через окна — лишь бы подальше от побоища.

Вскоре операция завершилась. Шагая размашисто и твердо, Герои прочесали поле битвы, по мере необходимости пуская в ход трости, и через пять минут зал был очищен. Сквозь разбитые окна ещё доносился далекий визг мафиози, убегавших по газону к реке, а Крот уже деловито щелкал наручниками на трясущихся лапках пленных: около дюжины хорьков так и осталось валяться на загаженном паркете, поверженные кто — ударом, кто — обмороком.

Барсук отёр пот с мохнатых бровей и оперся о дубину, вознамерившись отдохнуть от трудов праведных.

— Вы молодчина, Крот, — сказал он, все еще тяжело поводя боками. — Слетайте-ка в парк, разведайте, как там ваши горностаи поживают. Сдается мне, их нам опасаться нечего, — вашими стараниями, мой мальчик!

Крот ловко выпрыгнул в окно и исчез; Барсук, ласковым взором проводив его, повернулся к прочим и велел поставить стол на ноги, разгрести горы битой посуды, — короче, чтоб порядок был, а не вилки-ложки на полу и ни крошки хлеба!

— Мне пожрать бы, вот что я вам скажу, — закончил он в своей обычной грубоватой манере. — Ноги в лапы, Жабби, да поживей. Мы вам дом отвоевали, а вы, честное слово! — хоть бы сэндвич!

Барсук не сказал Жаббу ни одного приятного слова, как, например, Кроту, и не похвалил его: хороший ты, дескать, парень, дрался, дескать, как лев, — и это обстоятельство больно задело Жабби, который был как никогда доволен собой и особенно тем, как он взял, подскочил прямо к Крестному да ка-а-ак даст! — тот аж через стол перелетел и — хрясь! — в блюдо с заливным!.. Но… Жабб беспрекословно засуетился вместе с Крысом, и вскоре они разжились банановым желе на хрустальном блюде, охлаждённым цыплёнком, солидным куском языка — его и нарезать не успели, — бисквитным тортом и салатом из омаров. Кроме того, в кладовой была обнаружена полная корзина французских булочек и целая бездна сыра, масла и сельдерея. Не успели они усесться за стол, как с подоконника спрыгнул Крот — хихикающий, с вязанкой винчестеров.

— Порядочек! — доложил он. — Как я понял, горностаи с утра места себе не находили, а когда услыхали крики, вой да повизгивания, — одни побросали ружья и убежали, другие еще немного продержались бы, но тут на них хорьки налетели. Бедняги часовые решили, что их предали и насмерть сцепились со своими! Те бежать хотят — эти держат! В общем, катались по газону, боролись-извивались, пока друг на друге в реку не скатились. Парк очищен. А винтовки я, естественно, с собой прихватил.

— Блестящее, достойнейшее животное! — взволнованно пробубнил Барсук (рот его был набит до отказа салатом и тортом). — Я поручаю вам, Крот, еще одно дельце, прежде чем вы к нам присоединитесь. Я б вас не беспокоил, но я вам как себе верю, вы паренёк надежный, дай бог каждому… — Барсук покосился на Жабба. — Я бы Крыса послал, но он, к сожалению, поэт. Прихватите наверх этих ребят, что на полу валяются, и сделайте так, чтобы в спальнях прибрано было, чистенько, — чин-чинарем, короче. Проследите, чтоб из-под кроватей вымели, а то махнут веником туда-сюда, — вроде и чисто, а на самом деле вся дрянь под кроватью. Уголок одеяла пускай отогнут, подушка пирожком, — как должно, — вам объяснять не надо. Что еще? Чистые полотенца, вода горячая, непочатые куски мыла, — чтоб в каждой спальне! Ну, а потом, если захотите, выдайте им по зуботычине и вышвырните с черного хода. Мы их больше не увидим, так мне кажется.

Улыбнувшись, Крот развернулся на каблуках, построил пленных в шеренгу, гаркнул: «Бегом, арш!» — и повёл свою бригаду наверх. Спустя немного времени он появился снова, и с тою же великодушной улыбкой доложил, что комнаты приготовлены и чисты «досконально».

— Мне даже не пришлось раздавать зуботычины, — добавил он. — Я решил, что в целом с них на сегодня хватит. Хорьки полностью согласились с этим соображением и пообещали не злить меня. Они были расстроены и сказали мне, что мучительно раскаиваются в содеянном, хотя виной всему горностаи и Крестный Хорь, а они, мол, если надо, все для нас сделают, в любое время, только свистни. Ну, дал я каждому по пенделю, ругнул вслед, они и удрали.

Крот присел к столу и ткнулся мордочкой в блюдо с языком; Жабби, уже сытый, сочувственно взглянул на него и по-джентльменски простил — то есть перестал ему завидовать.

— Сердечное вам спасибо, Кротти, — с чувством сказал он, — за ваше усердие и труды нынешним вечером, но в особенности за вашу находчивость сегодня утром.