все заинтересованы в успехе, так давайте приложим для этого все усилия.
– Уж я-то приложу, – мрачно пообещал Виктор.
С крыши донесся шорох, и отряд уже привычно сместился к противоположной стороне улицы, дабы им на голову снова не свалился кусок шифера.
– Опять он, – проворчал Ворон, – надо придумать, как убить эту тварь, иначе не видать нам спокойного отдыха.
Ольга кивнула:
– Да. Нечего и думать о ночном путешествии, имея за спиной это чудовище.
– Значит, убьем его, и дело с концом, – равнодушно отозвался Пустынник, как будто речь шла о мелкой шавке.
– Меня ободряет твой оптимизм, – хмыкнул Макс.
– Я рад. Потому что убивать его будем именно мы с тобой.
Наемник на время потерял дар речи.
– Вдвоем на этого монстра? Ты в своем уме?! Только не говори мне, что ты таких десятками валил, когда в Москву ходил! – сказал он, когда снова смог говорить.
Сталкер остался совершенно невозмутим:
– Я никогда не сталкивался с такими, как этот. В противном случае мне не нужна была бы помощь.
– А почему вдвоем?..
– Да, почему? – забеспокоилась и Ольга.
– Потому что третий лишний на этой охоте.
Макс махнул рукой:
– Ну и ладно, я так я. Только почему? Потому что…
– Потому что только перед тобой у монстра не будет психологической доминанты.
– А если попроще?
– Люди боятся алчущих уже только потому, что они – алчущие. Ты дрался с ним один на один, победил и теперь понимаешь, что не так страшен черт, как его малюют.
– Так тому и быть, – вздохнул Макс. – К тому же гораздо приятнее убивать этих тварей, глядя в их мерзкие гаснущие глаза.
Он ухмыльнулся в предвкушении боя и с отрешенным удивлением подумал, что не просто не боится алчущего, а даже жаждет этой встречи. В конце концов, у него, Макса, есть еще одно преимущество перед монстром, о котором Пустынник не знает. Алчущий – просто слабак, не сумевший убить себя вовремя. А вот сам Шрайк не боится ни схватки, ни смерти.
«Тебя ждет сюрприз, тварь. Ты будешь сражаться с таким же, как сам, с той разницей, что для тебя это будет первый равный бой в жизни, а для меня – нет».
Макс ухмыльнулся еще шире, чем слегка удивил тех, кто в этот момент видел его лицо.
Здание, выбранное для ночевки, оказалось офисным, изнутри очень похожим на мэрию Университета.
– Я бы почувствовал себя как дома, – заявил Петруха, – если б сюда еще жирную харю Игнатия Петровича…
– Прибитую к стене гвоздями, – тотчас же отозвался Сергей, и оба расхохотались.
Латышевский улыбнулся в усы:
– Игнатий Петрович бы подумал, что это не смешная шутка.
– А мы с Петрухой думаем, что это вообще не шутка, – парировал тот.
– Сворачивайте балаган, – потребовал Игорь, – тут более уместна была бы харчевня с горячим меню…
– …рулеткой и шлюхами! – закончил мысль Петруха.
– Да я бы только на третий пункт и то согласился бы, – вздохнул наемник.
– Увы, шлюх не будет. Будет только горячее меню… Вам чего подать – тушенку с галетами или галеты с тушенкой?
– Давайте я кашу сварю, – предложила Ольга, – а то мы нормально кушали только вчера, все тушенка да тушенка.
– Это дельная мысль.
Здесь, в кабинете какого-то давно умершего начальника, закрыв единственную дверь и подперев стулом, люди почувствовали себя в относительной безопасности. Благо всего лишь второй этаж, окна забраны прочной, хоть и крепко поржавевшей решеткой.
Одно окно открыли и развели костер возле него, сломав на дрова несколько стульев, принесенных для этого из другой комнаты.
– Люди тогда были странные, – заметил Сергей, – в век стекла, пластика и композитных материалов, в таком основательном учреждении – и деревянная мебель… Несолидно.
– С точностью до наоборот, – ответил Пустынник. – Деревянная мебель, да еще отделанная кожей, считалась престижной, а пластик и металл – удел менее солидных офисов и начальников.
– И правда странные, – согласилась с Сергеем Ольга, – тратить древесину на мебель – глупо. Хотя, конечно, мебель-то всегда можно сжечь.
– Оль, не забывай, тогда люди имели в достатке и газа, и электроэнергии, а лесов было много. Это теперь за Пределом леса погибли от лютого бесконечного мороза, а тут – от засух. А тогда куда ни глянь – лес был кругом. Не то что сейчас, одни палки местами из-под снега торчат…
– А в Москве есть лес? – полюбопытствовала Рысь.
– Есть, рядом. На грани Предела с влагой получше, и потому леса сохранились. Я был в большом лесу один раз.
– Там красиво, наверное? – мечтательно протянула девушка.
– Я не знаю. За мной по пятам гналась стая волков, сама понимаешь, тут уж по сторонам глазеть некогда. Да и то волки там еще не самые опасные звери.
Вскоре подоспела каша.
– Как по мне, не очень хорошая мысль – наедаться перед боем, – заметил Макс, набирая из общего котелка полную ложку душистой гречневой каши.
– То-то же я гляжу, ты ничего не ешь, – подколол друга Ворон.
– Не очень хорошая мысль – отдыхать перед боем на пустой желудок, – возразил сталкер, уплетая кашу, – ты же не думаешь, что мы пойдем на охоту днем? Отдохнуть надо вначале.
– Да-да, я помню, – кивнул Макс, – мы отдыхаем, а он нет. Все правильно.
– Не только потому. Он не станет драться с нами днем и правильно сделает. Но мы и ночью его обыграем.
– У тебя есть план?
– А ты сомневался?
Поев, Макс снял с рюкзака скатку спальника:
– Я тогда на боковую. Разбудишь, как время придет.
За миг до того, как провалиться в сладкие объятия сна, он услыхал тихий шепот Игоря:
– Во нервы… Ему с алчущим драться, как он спать-то может?
Ольге не спалось, и она завидовала остальным. Дрыхнут, гады, без задних ног, все, кроме нее, Сергея и Влада-Ворона – они часовые. Ну еще бы, это ведь не им драться ночью с монстром. Даже погибни Макс или Артур – ну и что? Кому до них, по большому счету, есть дело? Им не понять тревогу, тисками сжавшую сердце девушки.
Все-таки хоть Артур и лучший из лучших, но он ведь не бог и не супергерой из старых фильмов. И даже не фантастический киборг-убийца, умрет – не починишь.
Ей не раз приходилось смотреть в глаза смерти, но сейчас все равно очень страшно. Эпикур был в чем-то прав: когда мы есть – смерти нет, а когда приходит смерть – нас уже нет, так чего ее бояться, если мы с ней не встретимся? Да только философ недоделанный не учел одного – со смертью можно встретиться, если умираешь не ты, а дорогой тебе человек. Хотя ничего удивительного, этот гребаный эгоистичный гедонист наверняка никогда никого не любил, кроме себя самого.
Ольга задумчиво созерцала через окно небо, колышущуюся зеленую поросль на крыше дома напротив
