возьму автомат и… Дан, ты со мной?

— Нет, — за Дана ответил Равиль. — Никуда он не пойдёт. Я не позволю ему наделать глупостей, хватит Белгорода. Я должен доставить Данилу Сташева в Москву, и я это сделаю. Прочее меня не волнует.

— Да ты что не понимаешь?! Там же девушка!..

В стекло водительской двери постучали — вернулся мужчина из «шкоды»:

— Я это, посланник я. Староста говорит, что у него к харьковским всем претензий нету, у него конкретно только к одному из ваших, ну, или к одной. И это, щас вспомню… щас… Э-э, в честь друзей острога Белгород приготовлен праздничный обед! Господа, вы все приглашены! Почтим за честь!

— Чего?! — нахмурил лоб Равиль. Впервые на памяти Дана такое с вольником случилось.

— Это, староста мне не нальёт, пока не придёте. Так что я без вас никуда. Если надо, за карабином схожу, силой приведу. Вы уж извините, мужики, но уж больно выпить охота.

На гранитном лице Равиля вновь шевелились только губы:

— Карабин не нужен. Мы принимаем приглашение.

Экипаж «Хаммера» не мог проигнорировать светское мероприятие хотя бы потому, что во время беседы с посланником, на джип были нацелены две тубы РПГ-7. И это только те, что заметил Дан. А сколько их было на самом деле — неизвестно. Отказавшись принять участие в праздновании, Равиль тем самым подписал бы смертный приговор всем в бронированном авто.

Есть такая поговорка у вольников: «Дружба дружбой, а ствол опускать не спеши». Вот белгородцы и не спешили.

— Карен, со Сташевым на месте. Никифор, Ашот — со мной.

Толстяк, конечно же, взбрыкнул, но утих, стоило только Дану показать, где именно засели добрые дяденьки с РПГ на плечах:

— Рот закрой, а глазки — наоборот. И вот туда посмотри. Намёк понял?

— Угу. — У Ашота по огневой подготовке в Училище пять с плюсом было. Ему разжёвывать не надо, что выстрелы из гранатомёта, разработанного лет сто назад на базе трофейного «панцерфауста», продырявят броню внедорожника насквозь, как цыганская игла — носовой платок. Или как горячий нож — кусок масла, что точнее, ведь кумулятивная струя более чем тёплая. Ах, если б «Хаммер» был обвешан блоками динамической защиты!..

Троица — два вольника и Ашот — медленно двинула к накрытым столам. Там дородные большегрудые бабы как раз разливали самогон в железные кружки. Самогона было много — если во всех двадцатилитровых канистрах, что поднесли к столам, была именно «огненная вода».

Алкоголь Данила пробовал пару раз за компанию — с однокашниками и дядей Натаном, но не нашёл в похмелье ничего достойного. И конопля его не впечатлила, с употреблением которой Совет боролся без особых результатов. «Траву» выращивали в заброшенных домах, а уж пустующих зданий в Харькове было сколько угодно, то есть в разы больше, чем населённых. Так что кружки с самогоном не впечатлили Дана, а вот парующие казаны вызвали отклик в его душе. Каша с мясом и овощами, да за столом, без тряски — всяко лучше солонины и сухарей на ходу.

— Слышь, Карен, а может и мы? Ну, пожрать не мешало бы?

Карен ответил грозным мычанием, и Данила почёл за благо не злить вольника, а то Равиля рядом нет, некому остановить немого — ещё задавит тут, на заднем сидении, и даже не извинится потом, разговаривать-то не может…

Данила отвернулся. Ну, празднует народ победу над «чёрными», которых, оказывается, подослал советник Петрушевич, и что такого? Надо прикинуть, как бы выбраться из джипа и освободить Маришу. В том, что её заточили в одной из машин каравана, он не сомневался. Хотя, конечно, могли и убить. Просто отвести в сторонку, подальше — и пристрелить. Или не отводить никуда, а сразу у дороги, в кустах, сунуть в бок нож и… Но это уже совсем грустно, а значит, такую версию Данила в расчёт не принимает.

Для начала, наверное, надо ударить Карена ребром ладони по кадыку. А потом?…

Или прессануть его кулаком под нос?…

Или — в висок?…

Но так вольника и убить можно. Мартын, препод по рукопашке, вечно корил Дана за то, что у него рука тяжёлая. Спарринги у него всегда получались в полный контакт, хотя требовалось лишь наметить удар.

Глядя в глаза Дану, Карен покачал головой, мол, даже не думай, сынок. Он вытащил пистолет и демонстративно положил себе на колени, направив ствол в живот доставщику.

Данила мысленно выругался. А если у этого травмированного шарики за ролики заедут, и он нажмёт на спуск? Подыхать посреди Территорий ой как не хотелось.

— Ну, чё скучаем, я не понял? Все веселятся, у всех отличное настроение, а эти двое… Ну, братья, вы даёте! — Пока Дан прикидывал, как вырубить Карена, вернулся Ашот. Залез на своё место и радостно оскалился. Несло при этом от толстяка вовсе не кашей. — А я уже пару кружечек навернул, и нормалёк!

Ашот просто-таки излучал сытое довольство: попал на праздник жизни, оторвался на халяву. Глядя на него, Дан и не подумал прятать кривую усмешечку: мол, ты уже забыл, что Мариша в беде, что те люди, которые тебя поили, схватили ни в чём не повинную девчонку?

— Ох, там за столами так пьют, так пьют, как нам никогда не пить!

— Закусывать надо.

— Что, брат? Ты что-то сказал?

— Закусывать надо! — рявкнул Дан. — Они ж за рулём, как вести тачки будут?!

— Да уж как-нибудь, — хохотнул Ашот. — Они говорят, что гаишников давно нет, один памятник остался, да и тот, небось, в пожаре расплавился. Шутят ещё, что Псидемию надо было придумать, только чтобы гаишников извести!

Ашот нёс откровенную чушь, а Карен радостно хмыкал и кивал, поддакивая толстяку. Дан же поглядывал по сторонам, оценивая обстановку. Это только с первого взгляда казалось, что все белгородцы, как один, заливаются «беленькой». На самом же деле вокруг каравана были организованы посты: вооружённые бородатые мужчины участия в веселье не принимали. Они усердно пялились на Территории. Что ж, похвальное рвение. Стоит им проморгать зомбака — и праздник будет испорчен, или того хуже — погибнет родной или близкий человек. Тут ведь все свои, чужих нет — ну, кроме экипажа «Хаммера», так что есть ради кого стараться.

— Чуток про запас себе отлил. — Ашот продемонстрировал Карену флягу, в которой булькнуло. — Я тут вот что подумал. Там все гуляют, развлекаются. А вы тут, парни, сидите, маетесь. Тебя, Каренчик, Равиль совсем не уважает, зато я считаю тебя отличным мужиком, тем более ты книжки про тигров писал! И вообще на-ка, выпей, а то что мы на сухую разговариваем? А ты, Дан, будешь?

— Да пошёл ты!

— А Сташеву, Каренчик, не давай, больно молод ещё, обойдётся.

Вольник, посмеиваясь, взял флягу, отвинтил крышку и жадно отхлебнул пару-тройку раз.

Дан отвернулся, чтобы не видеть этого безобразия. Он вообще теперь толстопуза знать не знает. Ашот ещё что-то говорил — трещал, как сорока под слизнем, и вдруг его прервал храп. Данила обернулся — Карен откинулся на сидении и, закрыв глаза, выдал такую руладу, что хоть стой, хоть падай.

— Готов. — Ашот подмигнул Дану. — Я снотворного подсыпал в выпивку. У мамы проблемы со сном, вот она и стала снотворным баловаться, а мне это не нравилось, нехорошо это. Вот я и спёр, хотел выбросить, а закружило видишь как, и я забыл. А лекарство-то пригодилось!

Переваривая услышанное, Данила кивнул. Пригодилось, верно.

— И вообще, чего, брат, расселся? Нужно Маришу выручать, она ж плену томится.

Воображение Дана тут же нарисовало холодные застенки, ржавые цепи и палача в колпаке. Кое-кто слишком много беллетристики в детстве читал.

— Я уже всё разузнал, брат: держат её в рефрижераторе головной машины.

— В холодильнике?! Они что, совсем озверели?!

— Нет, холодильная установка давно не работает, одно название осталось.

Уши Дана наливались краской, лицо тоже заалело. Ашот молодец, всё разузнал. А Данила о товарище