— Маленькая Виктория, — шептал он.

— Она похожа на котенка.

— Пусси, — сказал Альберт, и мы прозвали ее Пусси. Это ей больше подходило, чем Виктория, которое со времени моего восшествия на престол стало звучать очень по-королевски. Так что она стала Пусси или Пуссет. Постепенно моя привязанность к ребенку возрастала, и я стала с нетерпением ожидать наших свиданий с ней — в особенности если при них присутствовал Альберт. Мы представляли собой такую счастливую семейную картину — я, мой муж и наш ребенок.

Я заметила, что Дэш ревновал к девочке. Он пристально следил за мной, когда я была с ней, и иногда негромко лаял, словно говоря: «Не забывай Дэша». Но он уже не был таким резвым, как раньше.

— Он стареет, — говорил Альберт. — Но ничего. У тебя есть другие.

— Но Дэш — единственный, — напомнила я ему.

Несколько недель спустя после рождения ребенка случилось нечто очень странное, очень повлиявшее на Лецен, следовательно, и на меня. Это произошло ночью — точнее, около половины второго утра, — когда все спали.

Миссис Лилли, няню, разбудил шум открывающейся двери. Она вскочила и спросила: «Кто там?» Ответа не последовало. Она вышла в коридор и увидела, как медленно открылась изнутри дверь моей комнаты и сразу же захлопнулась. У миссис Лилли хватило присутствия духа подбежать к двери и запереть ее снаружи. Потом она позвала одного из дежуривших пажей. В это время вышла Лецен.

— В чем дело? Что вы делаете? Вы разбудите королеву.

— Там кто-то есть, — сказала миссис Лилли. — Я своими собственными глазами видела, как открылась дверь.

— Это спальня королевы, — воскликнула Лецен. — Кто-то хочет убить королеву.

Она рассказала мне все это потом. Ее единственная мысль была обо мне, а после того злодейского покушения она постоянно опасалась худшего.

Лецен вошла в спальню смело, как она мне рассказывала, с дрожавшим от страха пажом, который ожидал встречи с убийцей. В комнате за софой прятался маленький мальчик.

К этому времени Альберт и я проснулись, и Альберт тут же взял все на себя со свойственной ему деловитостью.

Мы вспомнили мальчика. Его фамилия была Джонс. За несколько лет перед этим он уже проникал во дворец.

— Мне здесь нравится, — сказал он. — Я не могу удержаться. Мне хочется войти. Я никому не хотел навредить. Я люблю королеву. Я слышал плач ребенка. Я не хотел никому зла.

— Уведите его, — сказал Альберт. — Я с ним поговорю утром. Обыщите все комнаты.

— Со мной никого не было, — сказал мальчик. — Я перелез через стену. Я был один.

Альберт был изумителен в таких случаях, совершенно спокоен и полностью контролировал ситуацию. Мы вернулись в спальню. Я смеялась:

— Такой переполох, и из-за чего?! Он уже приходил раньше. Джонс, я помню.

— Это не повод для смеха, — сказал Альберт. — Это всего лишь безобидный мальчишка. Но это мог быть и не мальчик, и не безобидный. Это дело требует внимания.

Эта история, конечно, попала в газеты. Ее преподнесли в различных вариантах — преувеличенных и приукрашенных на потребу читательскому вкусу.

Джонс был героем дня. Он с гордостью рассказал, как пробрался во дворец и спрятался в комнате королевы.

— Я намерен очень серьезно заняться вопросом безопасности, — сказал Альберт и взялся за дело с тщательностью, с которой он относился ко всему. Опросив всех дворцовых служителей, он обнаружил, что обязанности многих совпадали, но никто ни за что не отвечал. Имела место колоссальная расточительность; дворцовая прислуга принимала своих друзей за наш счет; но самое худшее заключалось в том, что охрана была ненадежна — даже замки не запирались как следует.

— Все это необходимо привести в порядок, — сказал Альберт. — И тогда у нас будут лучшие результаты с меньшими расходами.

Конечно, в кухнях поднялся ропот и разговоры о немецком вмешательстве. Это проникло и в газеты. Там это получило название «Немецкое вторжение». Все это было очень неприятно. Альберт старался все улучшить — и не заслужил никаких похвал. Но больше всех разозлилась Лецен. Со своей критикой и предложениями улучшений Альберт вторгся в ее сферу.

— Я никогда не слышала, чтобы принцы ходили по кухням, — сказала она. — Это только могут делать люди, непривычные к жизни в королевских дворцах. Я, разумеется, защищала Альберта.

— Это все для нашего блага. Он думает о нашей безопасности… моей безопасности, Дэйзи, как ты этого не понимаешь.

— А вы считаете, что я не забочусь о вашей безопасности? Если бы это был настоящий убийца, а не мальчишка, я бы бросилась между вами, не колеблясь ни секунды.

— Я знаю. Но Альберт хочет, чтобы посторонние, случайные люди не могли проникать во дворец.

— До него все было в порядке.

— Но этот мальчик попал во дворец. Каким образом?

— Мальчишки могут забраться куда угодно.

— Если это могут сделать мальчишки, то это могут сделать и другие. Альберт прав. Охрана дворца должна быть более надежной. Люди распускаются, когда за ними не следят.

— Я следила…

Я печально посмотрела на нее. Я была более озабочена, чем она могла подумать, потому что я ясно видела, что конфликт между ней и Альбертом на этом не закончится.

Наступит день, когда мне придется выбирать между Лецен и Альбертом, и это будет выбор без выбора. Милая Лецен, спутница моего детства, которую я клялась любить вечно… Но это было до того, как в мою жизнь вошел Альберт.

Маленький Джонс с его приключением стал темой для газетных фельетонов. Но на самом деле его поступок имел далеко идущие последствия. Приближалось Рождество.

— Мы проведем его в Виндзоре, — сказал Альберт.

Мы будем праздновать его по-немецки, с елкой и подарками на столе. Этот обычай ввела мама, так что он был для меня не нов.

Альберт был счастлив. Он учредил во дворце новые правила. Он одержал несколько побед над Лецен, с чем ей волей-неволей пришлось примириться. Между ними сложился своего рода нейтралитет, о чем я решила не думать, пока мы празднуем Рождество в Виндзоре. Альберт и я выехали в карете, за нами следовал весь наш штат. Непосредственно за нами ехали наш ребенок с нянями и Лецен. Она уже смотрела на крошку Пусси как на свою собственность, к великому огорчению миссис Лилли, особы, которая за словом в карман не лезла. Миссис Саути была спокойна и миролюбива; она невозмутимо исполняла все предъявляемые ей требования, что для кормилицы, на мой взгляд, было очень правильно.

Мама должна была приехать к нам в Виндзор чуть позже. Лецен это тоже не нравилось. Она знала, что в конфликте с Альбертом мама — ее злейший враг. Альберт имел на меня большое влияние, и Лецен, конечно же, заметила, что мое отношение к маме изменилось. Более того, я начинала чувствовать себя виноватой, поскольку Альберт убеждал меня, что мое собственное поведение было небезупречно.

Альберт хотел, чтобы Рождество было семейным праздником с соблюдением всех немецких обычаев, которые, я должна признаться, мне очень нравились: прогулки пешие и верхом, пение, игра в шахматы, ложиться рано, вставать в шесть, когда было еще темно, наблюдать рассвет в лесу среди прекрасных деревьев.

Я была рада этой спокойной жизни, потому что я по-прежнему не восстановилась полностью после родов и быстро утомлялась.

А одно событие омрачило все праздничные дни. Однажды утром, когда я подошла к корзинке, где спал Дэш, чтобы посмотреть, почему он не подходит ко мне, я увидела, что он лежал неподвижно.

— Дэши! — закричала я.

Он не шевельнулся, и тогда я поняла. Когда пришел Альберт, я сидела у корзинки и горько плакала…