— Им это не нравится.

— Дэйзи, он не регент… Он станет им только в том случае, если со мной что-то случится.

— Я не могу вынести мысли об этом.

Я посмотрела на другую карикатуру — Альберт с пистолетом в руке, целящийся в корону, что должно было означать — в меня. По крайней мере, я там не фигурировала. Подпись гласила: «О моя дорогая, посмотрим, смогу ли я поразить тебя».

— Это низко! — воскликнув, я порвала газету и бросила.

— Это то, что думает народ.

— Неправда, — возразила я. — Эти мерзкие люди пытаются подобной грязью заинтересовать читателей, чтобы продавать как можно больше экземпляров гнусных газет. Дэйзи, милая Дэйзи, не нужно ревновать. У меня достаточно любви к вам обоим.

Но я встревожилась, потому что они так не любили друг друга, и я чувствовала, что не будет покоя, пока они оба рядом со мной. Альберт был мой муж, и мы связаны на всю жизнь, но как я могла потерять Лецен?

Альберт все больше входил в государственные дела. Если что-нибудь казалось мне очень нудным, я передавала это ему. Он очень беспокоился положением в стране — уровень безработицы был велик; происходили волнения в Афганистане; шли споры с Китаем. С Францией у нас были далеко не лучшие отношения. Луи Наполеон пытался вернуться и высадился в Булони, куда прибыл на британском судне[44]. Но хуже всего шли дела на Востоке. Альберт много говорил об этом. Англия, Пруссия, Австрия и Россия пытались вынудить Магомета Али[45] покинуть Северную Сирию. Франция возражала против этого, и одно время казалось, что она объединится с Турцией против союзников.

— К счастью, — сказал Альберт, — этого удалось избежать. Мы не хотели войны с Францией.

Альберт очень оживлялся, говоря о политике, и часто обсуждал эти вопросы с лордом Мельбурном и лордом Пальмерстоном. Оба они говорили, что он очень хорошо разбирается в делах.

В августе я должна была присутствовать на церемонии перерыва в работе парламента, и я сказала лорду Мельбурну, что было бы нелепостью, если бы Альберт не поехал со мной. — Он может присутствовать, — сказал лорд Мельбурн, — но ему не положено ехать в королевской карете.

— Какой вздор, — сказала я. — Альберт осведомлен обо всем, что происходит. Он мне во многом помогает. Это глупо.

— Как и многое в нашей жизни, — сочувственно сказал лорд Мельбурн.

Альберта это очень задело. Что бы он ни делал, сказал он, по-прежнему считали, что он не играет никакой роли.

Через несколько дней принесли письмо от лорда Мельбурна. Альберт наблюдал, как я его вскрыла и, прочитав, покраснела от удовольствия.

— Дорогой лорд Эм! Он так старается доставить мне удовольствие. Послушай, Альберт. Лорд Мельбурн обнаружил, что принц Георг Датский однажды сопровождал королеву Анну на такую церемонию в королевском экипаже, так что имеется прецедент. Он говорит, что раз это имело место, то нет оснований возражать против повторения. Он считает, дорогой Альберт, что ты должен ехать со мной.

Было так чудесно видеть, как его милое лицо засветилось от удовольствия. Дорогой лорд Эм делал все, что мог, чтобы облегчить положение Альберта и тем самым осчастливить меня — и его.

Итак, Альберт поехал со мной в карете, и мне было так приятно слышать приветственные возгласы. Я была в таком хорошем настроении, что прекрасно прочла свою речь. Какой это был счастливый день!

Роды предстояли в декабре, но в ноябре, за три недели до положенного времени, у меня начались боли. К счастью, доктора, акушерка миссис Лилли и сиделка находились во дворце в полной готовности. Одним из докторов был сэр Джеймс Кларк. Бедный сэр Джеймс, он так и не оправился после скандала с Флорой Гастингс. С ним были еще двое врачей — доктор Локок и доктор Блэгдон. Альберт, находивший, что доктор-немец всегда превосходит английских докторов, настоял, чтобы доктор Штокмар тоже был наготове, если он понадобится.

Я боялась родов, и не без оснований. Я очень страдала двенадцать часов и никогда более не желала подвергаться подобному испытанию. Все время я сознавала, что в соседней комнате присутствовали несколько членов правительства, включая лорда Мельбурна, лорда Пальмерстона и архиепископа Кентерберийского. Я находила это неприличным. Во всяком случае, их присутствие заставило контролировать себя в моих мучениях.

Но все кончается когда-нибудь, и я возблагодарила Бога, когда я, наконец, могла лежать спокойно, совершенно измученная, прислушиваясь к крику ребенка. Альберт находился около меня.

— Прекрасный ребенок, — сказал он.

— Принц?

— Нет, Liebchen, девочка.

— О!

— Это замечательно, — сказал Альберт. — Эта малютка может стать английской королевой.

Ребенка положили мне в руки. Боюсь, что материнское чувство у меня не было развито, и первое, что я подумала: какое безобразное существо, потому что она очень напоминала лягушку!

Альберт был другого мнения. Он продолжал повторять, что ребенок прекрасный. Меня это очень утешило!

Миссис Лилли суетилась вокруг с таким видом, будто она сама произвела на свет ребенка. Отдохнув, я приняла нескольких посетителей, включая лорда Мельбурна.

— Благослови вас Бог, мэм… — сказал он со слезами на глазах, — вас и младенца. Я была очень растрогана.

Пришла мама. Она очень изменилась по сравнению с прежними днями. Она так хотела быть членом семьи. Я начала думать, что была несколько сурова с ней. Она обожала Альберта, считала его совершенством, и это располагало меня к ней. Конечно, благодаря ему она вернулась в лоно семьи, и поэтому она была о нем самого высокого мнения. Он также был из ее семьи, и они понимали друг друга. Во всяком случае, я была рада видеть их в дружеских отношениях и была не прочь забыть прошлое. К тому же улучшение моих отношений с мамой доставляло удовольствие Альберту.

Альберт хотел, чтобы ребенка назвали Викторией в честь меня, но так как это было и мамино имя, она могла подумать, что девочку назвали в ее честь. Я пожелала прибавить еще и Аделаиду, в честь моего доброго друга — вдовствующей королевы, любившей всех детей — особенно потому, что у нее, бедняжки, не было своих. Я знала, что это ей понравится и покажет, что я помнила ее доброту ко мне в детстве. Поэтому девочку назвали Виктория Аделаида и добавили еще к этому Мэри и Луизу.

Я быстро поправилась. Ребенок менялся с каждым днем, и из «лягушки» все больше превращался в человеческое существо. Мы наняли кормилицу — очень милую женщину, миссис Саути. Я взяла себе за правило навещать ребенка дважды в день, чтобы убедиться, что все в порядке.

Отовсюду поступило множество поздравлений, но меня немного раздражило поздравление дяди Леопольда.

«Я могу представить себе, как ты сама удивлена, став почтенной матушкой прелестной девочки, но возблагодарим за это Бога…»

«Возблагодарим Бога! — подумала я. — А вы представляете себе, дядя Леопольд, через какие страдания приходится пройти женщине, чтобы произвести на свет ребенка?»

«…я льщу себя мыслью, что ты станешь счастливой матерью прекрасного большого… семейства».

Я пришла в ярость и тут же взялась за перо. «Я думаю, дорогой дядя, что вы никак не можете желать мне стать матерью многочисленного семейства. Мужчины никогда не думают… по крайней мере редко думают… как тяжко нам, женщинам, подвергаться этому часто».

Как далеко ушло то время, когда я обожала дядю Леопольда! Лецен, разумеется, была в восторге от ребенка. Она критиковала миссис Лилли и миссис Саути. Но этого и следовало ожидать. Она желала бы выдворить их из детской и самой заботиться о ребенке.

Когда девочку приносили ко мне, Альберт всегда при этом присутствовал. Он восхищался ею и соглашался со мной, что ее внешность улучшается с каждым днем.