— Что он за человек?

— Ничтожество, — сказал лорд Мельбурн презрительно. — Мелкий бунтарь. Его схватил некий мистер Милле, оказавшийся там со своим сыном. Я навсегда запомнила это, потому что сын — Джон Милле — стал великим художником.

— Ему восемнадцать лет.

— Такой молодой и уже убийца.

— Именно у молодых бывают часто, что они называют, высокие идеалы. Убогий душой и телом подонок. Чердак, где он жил, полон всякого рода революционной литературы. Он воображал себя Дантоном или Робеспьером[43]. Боже мой, когда я только подумаю о том, что могло случиться… ваше величество… Он был более взволнован, чем я, и мне пришлось утешать его.

— Я все еще здесь, с вами, мой дорогой друг.

— Это так легко могло случиться. Пули пролетели над вашими головами и попали в стену. — Он содрогнулся. — А в положении вашего величества…

— Я думала, что все кончено, прежде чем я поняла, что происходит. Но это ужасно, когда люди хотят убить меня.

— Они хотят уничтожить не вас, но систему… закон и порядок… все, что составляет величие нашей страны.

— Альберт был изумителен.

— Да, принц выказал полное спокойствие. Самое лучшее, что можно было сделать, это ехать и дальше вести себя так, словно ничего не случилось, и принц это понял. Это то, что нравится народу.

— Народ проявил большую преданность.

— О да, попытка покушения всегда способствует возбуждению в людях лучших чувств. Если бы этот злодей достиг своей гнусной цели — чего, слава Богу, не случилось, — вы бы стали святыми мучениками. Но так как вы избежали опасности, вы просто всеми любимая королева и ее супруг. Лучший вариант на самом деле, поскольку, хотя живые вы ценитесь несколько меньше, чем мертвые, лучше быть живым, нежели святым.

По своему обычаю, лорд Мельбурн превращал в шутку то, что глубоко задевало его. И я была очень тронута.

Он был прав. В опере нас бурно приветствовали и все пели гимн с большим энтузиазмом. «Да здравствует королева». Я была так же популярна и любима, как и до скандала с Флорой Гастингс. Так что этот инцидент принес некую пользу.

Я была несколько озабочена судьбой этого молодого человека. Я говорила о нем с Альбертом.

— Ты понимаешь, Альберт, — сказала я. — Он считает себя правым. Он просто сумасшедший.

Альберт был очень удивлен моим заступничеством. Но, будучи так благороден сам, он не мог понимать так, как я, недостатки людей.

Молодого человека, которого звали Эдвард Оксфорд, обвинили в государственной измене, за что полагалась смертная казнь. Но, поскольку его сочли безумным, его посадили в сумасшедший дом.

Я испытала некоторое облегчение. Я никогда не желала сурового наказания для таких людей и, быть может, даже предпочитала считать его безумным, так как это означало, что его поступок был лишен всякого основания, а мне не хотелось думать, что кто-то ненавидел меня настолько, чтобы желать моей смерти.

Вскоре лорд Мельбурн явился ко мне и сказал, что желал бы поговорить со мной на очень деликатную тему. После покушения некоторые члены правительства подняли вопрос о регентстве.

— Вы имеете в виду на случай моей смерти? — спросила я. У лорда Мельбурна был очень печальный вид.

— Мой дорогой лорд Мельбурн, — сказала я. — Это вполне разумно. Меня могли убить на днях. Я ожидаю ребенка. И не забываю, что случилось с моей кузиной принцессой Шарлоттой.

— Ваше величество очень благоразумны. Я думаю, что в случае трагических обстоятельств, о которых слишком тяжело даже и говорить, регентом должен стать принц.

— Вы хотите сказать… Альберт будет регентом?

— Да. Я была очень довольна. Ему будет приятно узнать, что выбрали его.

— Я не думаю, что будут возражения со стороны оппозиции. Пиль, несомненно, выскажется в поддержку этого предложения.

— Несомненно, — отозвалась я с иронией. — Они — добрые друзья.

— Это очень кстати, — заметил лорд Мельбурн.

Как и предсказывал лорд Мельбурн, парламент проголосовал за это предложение. Некоторое недовольство высказал Сассекс, чего и следовало ожидать. Эта семейная ветвь была раздражена тем, что я, как они выразились, «привлекла Кобургов». Лецен это тоже не понравилось. Она была очень расстроена.

— Глупышка Дэйзи, — сказала я. — Все эти приготовления не означают, что я собираюсь умереть.

Она очень нервничала последнее время. Со времени моего замужества она изменилась. Милая Дэйзи, она не могла понять, что человек становится взрослым. Она по-прежнему смотрела на меня как на свое дитя. Бедная Лецен, как она сопротивлялась ходу времени!

Альберту, конечно, не нравились мои отношения с ней. Я проявляла к ней чувства и привязанность, которые, по его мнению, должны были принадлежать моей матери. Со времени замужества я чаще виделась с матерью, чем раньше. Я знаю, что Альберт хотел примирения между нами. Лецен сопротивлялась этому, потому что понимала, что мама никогда не простит ей той роли, которую она сыграла в охлаждении между нами.

Поэтому бедняжка была встревожена. Она сказала мне, что принц относится к ней критически. Он вмешивается в домашние дела. Домом всегда заправляла она. Я полагаю, все шло достаточно гладко, я никогда не слышала о каких-нибудь осложнениях. Но, конечно, немецкая доскональность Альберта требовала совершенства во всем. А теперь, когда лорд Мельбурн, на которого Лецен смотрела как на союзника в борьбе против моей матери, становился поклонником Альберта и выдвигал его как возможного регента — это была уже последняя капля. Она не могла больше скрывать своей враждебности к Альберту. Это было очень сложное положение для меня, когда двое так любимых мною людей были враждебно настроены друг к другу. В какой-то мере мне это льстило, так как их враждебность проистекала из любви ко мне. Лецен, несомненно, ревновала к Альберту. Я не знаю, ревновал ли к ней Альберт, но его раздражало ее влияние на меня.

Альберт очень внимательно относился ко всему. Как-то он заметил, что в одной из кухонь было разбито стекло, и никто не распорядился, чтобы его вставили.

— Это дело Лецен, — сказала я не подумав.

— Но Лецен почему-то не занимается этим делом.

— Разбитое стекло в большом дворце, Альберт, — сказала я, — много шума из ничего.

— Разбитое окно — лазейка для воров. Я не нахожу это пустяками. Я забочусь о твоей безопасности.

— О, Альберт, как ты добр! Я поговорю с Лецен. Когда я ей рассказала об этом стекле, Лецен пришла в ярость.

— Я никогда не слышала, чтобы принцы слонялись по дворцу, выискивая разбитые стекла.

— Он ничего не выискивал, Лецен. Он просто увидел. Она поджала губы, положив в рот тмин: признак того, что она взволнована. Она сказала мне, что некоторым не нравится назначение Альберта регентом.

— Настроения у людей меняются.

— Я просто боюсь читать газеты.

— Дэйзи, это неправда.

Я знала, что у нее хранились карикатуры на Альберта. Она открыла ящик стола и показала мне несколько. На одной из них с подписью «Регент» был изображен Альберт — узнаваемый, но все же непохожий на себя, — примеряющий перед зеркалом корону. Я засмеялась.

— Это вполне в их духе.