посасывать.

— Ишь, напугала! — зажурил ее пробудившийся Симэнь. — Видишь, спит твой милый, а ты что делаешь, проказница?!

И, усевшись на постели, он попросил ее продолжить игру, а сам, склонившись, стал наблюдать за ней с немалым удовольствием.

Да,

О том же поется и в романсе про комара-мошку с двояким смыслом на мотив «По осоке иду»:

Поиграла так Цзиньлянь еще некоторое время, а Симэнь уж придумал новое. Он велел Чуньмэй принести вина и встать с кувшином у ложа. Поставив свечу на скамейку у кровати, он заставил Цзиньлянь встать перед собой на четвереньки, отправил тот самый предмет «добывать огонь за горными хребтами»,[319] подпирая, ввел в лоно, и приказал жене двигаться, чтобы самому пить вино и наслаждаться.

— Хорош насильник! — заругалась Цзиньлянь. — Давно ль у тебя, плут пронырливый, этакие замашки завелись, а? Ему, видите ли, еще горничную сюда подавай, чтобы любовалась.

— Это мы с Пинъэр так делали, — объяснил Симэнь. — Она горничную Инчунь звала. Та, бывало, станет с кувшином и вино наливает. Как интересно!

— Ох, уж эта мне Пинъэр! И не поминай ты мне эту распутницу! Я к тебе всем сердцем, да не жалуешь ты меня. А эта потаскуха и подождать-то не могла, уж и мужа в дом привела. Когда вот ты пьяный пришел, а мы втроем во дворе играли, так ты меня ногой пнул, на мне одной зло сорвал. И от других укоры опять на меня посыпались. Как подумаю, мне здесь больше всех достается.

— Кто ж тебя укорял? — спросил Симэнь.

— Ты в дом прошел, а Старшая так меня отчитывала. Ты, говорит, перед ним глотку дерешь, обругала, будто я места своего не знаю. Мне попало, на меня же и злятся. Выходит, на бедную Пань — и побои и брань.

— Да я б тогда не разозлился. Меня брат Ин к У Иньэр зазвал; а когда выехал от нее, навеселе был, встретилась мне старуха Фэн и про Ли Пинъэр поведала. До чего ж я рассвирепел! Ну, нашла бы кого другого, ладно, а то карлика Цзяна взяла, рогоносца проклятого. И как Хуа Старший ее плетью не проучил?! Что она нашла в этом уроде? Мало — в дом приняла, да еще денег дала, чтобы у меня под носом лавку открыл. Вздумала мне назло торговать.

— Тебе хорошо рассуждать, а могла ли я тогда тебе сказать?! — возразила Цзиньлянь. — Кто первый варит, тот первым и ест. Ты меня даже слушать не желаешь, все к Старшей обращаешься, ей во всем веришь, а кто только одного слушается, тот сам и запутается. Раз не прав сам, других нечего винить.

От такого упрека Симэнь весь вспыхнул и даже побагровел.

— Пусть себе болтает глупая потаскуха! — ругался он. — Теперь я и разговаривать с ней не стану.

Послушай, дорогой читатель! Издревле не удавалось избежать обид и клеветы между правителем и подданным, отцом и сыном, мужем и женой, старшим и младшими братьями, тем более между друзьями. У Юэнян же была женщина добродетельная, положение первой жены занимала, а Симэнь Цин слушал только то, что говорила ему в спальне Цзиньлянь. Так начался раздор. Разве не побудила эта распря как следует призадуматься и всех остальных?

С этих пор неприязнь отделила Симэня от Юэнян. Они не разговаривали даже когда оказывались рядом. Юэнян не интересовалась, у кого бывал Симэнь, в котором часу возвращался домой. Когда ему требовалось что-нибудь взять у нее из спальни, она посылала к нему горничную. Так они совсем охладели друг к другу.

Да,

После того как между хозяином и хозяйкой отношения испортились и Симэнь стал прислушиваться к каждому слову Цзиньлянь, она решила, что добилась своего, и ходила в приподнятом настроении. Цзиньлянь красилась, наряжалась и делала все, чтобы привлечь к себе внимание Симэня и снискать его привязанность и любовь. Встретившись с Чэнь Цзинцзи, она сразу поняла, какой он шустрый и сметливый малый, и у нее появилось желание увлечь зятя, но она побаивалась Симэнь Цина. Когда же он отлучался из дому, она просила горничную позвать зятя к себе в спальню. Они частенько пили вдвоем чай и играли в шашки.

Однажды по случаю завершения стройки с поздравлениями к Симэню пожаловали родные и друзья. Многие принесли подарки. Мастера получили вознаграждение за труды. Высоких гостей принимали в большой зале. После пира Симэнь распорядился убрать помещение, а сам пошел в задние покои отдохнуть.

Тем временем Цзинцзи проник в спальню Цзиньлянь и попросил чаю. Цзиньлянь сидела на кровати и перебирала струны пипа.

— Неужели тебе и на таком пиру ничего не перепало? — спросила она.

— По правде сказать, мне пришлось встать до рассвета, и вот до сих пор хлопотал. Какая там еда?!

— А хозяин где?

— В задних покоях отдохнуть прилег.

— Если ты проголодался, я велю Чуньмэй принести пирожков с фруктовой начинкой. Я сама готовила.

Цзинцзи сел на кровать. Перед ним появились четыре небольших блюда, и он принялся за сладости. Поглядев на игравшую на пипа Цзиньлянь, он спросил шутя: