— Тебе и выпить не пришлось, — заметила Цзиньлянь, раздевая Симэня, — я велю подать вина.

Симэнь приказал горничной убрать со стола закуски, подать фрукты и кувшин виноградного вина, а сам уселся в кресле. Тут он заметил на Цзиньлянь коричневую с зеленоватым отливом креповую кофту с пестрым гофрированным воротничком и отделанную тесьмою белую, тоже с отливом, юбку из тафты, из-под которой выглядывали расшитые золотыми облаками ярко-красные с бахромою атласные туфельки на белой шелковой подошве. Ее высокую прическу украшали нефритовые в золотой оправе подвески, напоминающие сложенные в небесном чертоге веточки коричного лавра, серебряная сетка и шпильки в виде парных цветков сливы-мэй и лазоревых облаков. Среди обилия бирюзы тем ярче алели уста и выделялся нежный румянец напудренных ланит. Охваченный желанием Симэнь заключил Цзиньлянь в свои объятия и осыпал поцелуями.

Через некоторое время Чуньмэй подала вино, и они, смакуя и громко причмокивая, стали отпивать его из чарки. Немного погодя Цзиньлянь подобрала юбку и, забравшись к Симэню на колени, принялась поить его из собственных уст, потом взялась потчевать лотосовыми семечками прямо из коробочки, держа ее своими нежными пальчиками.

— Фу, убери эту кислятину! — отказался Симэнь.

— Нельзя капризничать, сынок, если тебя матушка угощает, сама тебе в ротик кладет, — пошутила Цзиньлянь и не успокоилась до тех пор, пока не положила ему в рот орех.

Симэню захотелось поиграть ее персями. Цзиньлянь отстегнула от воротничка золотую заколку и, держа ее во рту, распахнула креповую кофту. Прелестный без единого изъяна нефрит открылся Симэню. Долго он наслаждался благоухающей, пышной и упругой грудью, припадая к ней устами. Они шутили, смеялись и резвились на все лады.

— А что я тебе скажу! — начал возбужденный Симэнь. — Скоро тебе предстоит посмеяться от души. Знаешь, доктор Цзян завел лавку лекарственных трав, а как рожу ему разукрасят — будет и фруктовый лоток в придачу.

— За что?

Симэнь рассказал, как он встретился за городскими воротами с Лу Хуа и Чжан Шэном.

— Беды не оберешься от этих босяков, — заметила, улыбаясь, Цзиньлянь и спросила: — А про какого врача ты говоришь? Уж не тот ли доктор Цзян, который бывал у нас? Но он человек весьма порядочный и учтивый. При осмотре, бывало, голову опустит. Такой симпатичный, а ты хочешь с ним расправиться?!

— Да-да, порядочный, голову опустит… — передразнил Симэнь. — Да он для того и опускает, чтобы твоими ножками любоваться, а тебе и невдомек.

— Брось ерунду городить. Так уж ему и нужно на ноги глазеть!

— Уверяю тебя! Знаешь, его как-то сосед приглашает к больной жене, а он по улице идет, несет рыбу, только что купил. «Вот, — говорит, — рыбу домой отнесу и приду». Сосед ему: «Доктор, умоляю. Медлить нельзя, положение серьезное». Пришлось Цзян Чжушаню прямо с рыбой завернуть к соседу. Больная лежала в тереме, наверху, пришлось наверх подниматься. А больной было так тяжко, что лежала она, что называется, в чем мать родила. Входит Цзян Чжушань в спальню, протягивает к ней руку, начинает пульс обследовать. Пока он пульс прощупывал, вспомнил про рыбу, которую внизу у двери на крючок повесил. Вспомнил и про пульс забыл. «Сударыня, — спрашивает, а сам вниз показывает, — может, у вас кошечка?..» Не успел он договорить, как в спальню ворвался муж больной, схватил Цзяна за волосы и так отдубасил, что тот без награды остался и в разорванном в клочья халате едва-едва ноги унес.

— Ну, ты опять за свое, — возразила Цзиньлянь. — Не верю, чтобы образованный человек занимался такими делами.

— Ты на внешность смотришь, а она обманчива, — уверял ее Симэнь. На вид он — сама скромность, а внутри — одно зло и коварство.

Они рассмеялись. Пить им больше не хотелось, и, убрав со стола, они удалились в спальню, но не о том пойдет речь.