Так вот Ли Пинъэр удалось нежностью и лестью смягчить сердце Симэня, и он, сменив гнев на милость, помог ей подняться и одеться. Они обнялись, припали друг к дружке, переплелись, как спутанный шелк, а Чуньмэй велели накрывать стол и сходить в задние покои за вином и фруктами.

Цзиньлянь и Юйлоу, желая узнать, что будет, встали у боковой калитки. Так как дверь в спальню Пинъэр была закрыта, а во дворике никого, кроме Чуньмэй, не было, Цзиньлянь подвела Юйлоу к самой двери, и они стали подглядывать в щелку. В спальне горел свет, шла беседа, но расслышать, о чем говорили, было нельзя.

— Нам остается только позавидовать Чуньмэй, — шептала Цзиньлянь. — Эта негодница все слышит.

Чуньмэй постояла немного под окном, а потом подбежала к хозяйке.

— Ну, что там было? — шепотом спросила Цзиньлянь.

— Хозяин велел ей раздеться и стать на колени, — рассказывала горничная, — а она не раздевается. Тогда хозяин со злостью ударил ее плетью.

— Ну, а потом разделась? — перебила Цзиньлянь.

— Испугалась и давай раздеваться. На колени встала. Сейчас хозяин ее вопрошает.

— Пойдем отсюда, сестрица, — проговорила Юйлоу и потянула Цзиньлянь к калитке из опасения, как бы их не заметил Симэнь.

Было это в двадцатых числах восьмой луны. Только что взошел месяц. Они встали в тени и время от времени переговаривались. Цзиньлянь грызла семечки. Обе ожидали вестей от Чуньмэй.

— Сестрица моя дорогая, — обращаясь к Юйлоу, заговорила Цзиньлянь, — как же она сюда рвалась, а! Небось, думала, сладко будет. А не успела нрава проявить, как плети отведала. Нашего самодура пока по шерстке гладишь, он еще ничего, терпеть можно. Только ласки его — всего лишь дешевая приманка. Как ты ни вертись, а ему денежки подавай. Помню, прошлый раз, когда Сюээ, рабское ее отродье, нагородила ему на меня всяких небылиц, так мне никакая моя осмотрительность не помогла. До чего ж он меня изводил! Сколько я перед ним слез пролила! Да ты тут, сестрица, ведь тоже не первый день. Сама его норов знаешь!

Пока они говорили, скрипнула калитка. Из нее вышла Чуньмэй и направилась прямо в задние покои, но ее окликнула стоявшая в тени Цзиньлянь:

— Ты куда, негодница?

Горничная засмеялась и прибавила шаг.

— Поди сюда, плутовка! — снова позвала хозяйка. — Постой, куда это тебя несет?

Чуньмэй остановилась.

— Она так плакала, — рассказывала она, — столько ему наговорила! Хозяин повеселел, обнял ее и велел одеться, а мне приказал стол накрывать. В задние покои за вином послал.

— Вот ведь бесстыдник проклятый! — выслушав горничную, обратилась к Юйлоу Цзиньлянь. — Сперва громом гремел, а потом мелким дождичком покрапал. Бил, буйствовал, а потом хоть бы хны! И можешь себе представить — за вином послал?! Теперь она будет ему чарку наливать? — Цзиньлянь обернулась к горничной: — А ты, негодница, что? Разве у нее своих горничных нет? С чего это ты ей за вином бегаешь, а? Еще не хватало, чтоб узнала Сюээ, рабское отродье. Вот шум подымет! Терпеть ее не могу.

— А я что могу сделать! — оправдывалась Чуньмэй. — Меня хозяин послал.

И горничная пошла, весело смеясь.

— Что это такое?! — возмущалась Цзиньлянь. — Заставишь негодницу работать, так она будто мертвая — еле-еле шевелится. А грязное дело во всех щелях будет разыскивать, с головой влезет. А забегает — откуда только прыть возьмется. Ведь там свои две горничных, за каким же чертом моей за них бегать? Зеленщик со своей корзиной ходит. А эта бездельница? Знай, в чужие дела нос сует.

— Ну а как же! — поддакивала Юйлоу. — Я своей Ланьсян наказываю — то и другое сделай, так она и ухом не ведет. А стоит хозяину с какой-нибудь причудой обратиться, бежит, как угорелая.

Пока они судачили, из задних покоев внезапно появилась Юйсяо.

— Вы еще здесь, сударыня? — обратилась она к Юйлоу. — Я за вами.

— Ой! — вскликнула Юйлоу. — Как ты меня напугала, сукина ты дочь! А хозяйка знает, что ты сюда пошла?

— Свою госпожу я на покой отправила, а сама решила вас проведать. Только что Чуньмэй за вином приходила. Ну, как там хозяин у новой госпожи?

— А ты к ней в спальню ступай, — вмешалась Цзиньлянь, — тогда сама увидишь, как уродина в уборной головой о стенку бьется. Голова у нее, видишь ли, вытянутая, вот она и выравнивает.

Юйсяо опять спросила Юйлоу, и та поведала ей все подробности.

— В самом деле, велел раздеться, на колени встать и пять раз плетью ударил, да? — недоумевала Юйсяо.

— Противилась она, вот хозяин ее и побил, — объяснила Юйлоу.

— Уж лучше бы побили одетую, — заметила Юйсяо. — Как она, бедняжка, такая нежная, холеная, побои-то перенесла?

— Ишь ты, сучья дочь! — засмеялась Юйлоу. — Тебе бы только в плакальщицах ходить.

Показались Чуньмэй и Сяоюй. Чуньмэй принесла вина, а Сяоюй коробку с закусками.

— Поглядите на этих негодниц! — воскликнула Цзиньлянь. — Ишь, выслуживаются. Как мыши снуют. Право слово, мыши! Быстрей несите все ко мне сейчас же! — приказала она. — Пусть за ней свои горничные ухаживают. Вам нечего там делать!

Чуньмэй захихикала, и они с Сяоюй отправились в спальню Пинъэр. Там они расставили все блюда на столе и, передав обязанности Инчунь и Сючунь, вышли к Юйлоу и Цзиньлянь.

— Я к себе пойду, — сказала Юйсяо, и они вместе с Сяоюй удалились в задние покои.

Цзиньлянь велела Чуньмэй запереть калитку, а сама побрела в одинокую спальню, но не о том пойдет речь.

Да,