Юэнян поглядела немного на праздничную сутолоку и вместе с Цзяоэр села за стол. Но Цзиньлянь, Юйлоу и певички, облокотившись на подоконник, продолжали смотреть вниз. Цзиньлянь засучила белые шелковые рукава, из-под которых показывались ее тонкие, как перо молодого лука, пальчики с шестью золотыми, в виде семечек, перстнями, и наполовину высунулась на улицу, выставляя напоказ свою раззолоченную безрукавку. Она грызла тыквенные семечки и плевалась шелухой прямо на прохожих, не переставая хихикать и подсмеиваться вместе с Юйлоу.
— Поди-ка погляди, сестрица, — обращалась она к Юэнян, тыкая пальцем, — вон у того дома под стрехой как красиво колышутся два фонаря-астры! — Немного погодя Цзиньлянь позвала Цзяоэр: — Глянь- ка напротив! Видишь, у ворот подставка, а на ней как интересно развешаны фонари: впереди большая рыба, а за ней рыбешки, черепашки и крабы. — Еще через некоторое время она кликнула Юйлоу: — Смотри-смотри! Фонарь-старуха и фонарь-старик.
Тут налетел ветер и порвал снизу фонарь-старуху. Цзиньлянь, не удержавшись, так громко рассмеялась, что привлекла внимание прохожих.
Они подняли головы, сгрудились — не пройдешь, не пробьешься — настоящая давка. В шумной толпе нашлись гуляки-лоботрясы, которые, указывая на Цзиньлянь, начали гадать.
— Наверняка, из богатого дома, — заметил один.
— Должно быть, наложница какого-нибудь родовитого вельможи на карнавал пожаловала, — поддакнул другой. — Вырядилась как придворная дама.
— Да это публичная девка, не видите, что ли? Петь пригласили.
— Не угадали вы! А я знаю, кто она, — заявил протиснувшийся вперед. — Говорите, певица? Тогда кто же остальные? Сейчас все объясню. Те двое не из простых — жены Владыки ада, наложницы Полководца пяти путей — того самого, кто лавку лекарственных трав против управы держит, чиновников ссужает, — его милости Симэня жены. Так что не очень расходитесь! Наверно со старшей женой пришли на фонари любоваться. Ту, в зеленой безрукавке, не знаю, а в красной, с цветами в волосах, ну точь-в-точь жена торговца лепешками У Старшего. Когда тот застал ее с Симэнем в чайной у старухи Ван, Симэнь убил его пинком в живот, а ее себе в жены взял. Вернулся потом из столицы деверь ее У Сун, на него в суд подал, да по ошибке Доносчика Ли порешил. Тут-то его Симэнь и упек на каторгу. Года два не видать было, а нынче вон как похорошела!
— Разойдись! — закричал еще один говорун. — Ну, чего пристали!
Юэнян заметила внизу большую толпу и велела Цзиньлянь с Цзяоэр сесть за стол да послушать романсы, которые по случаю праздника фонарей исполняли певицы. Немного погодя Юэнян встала из-за стола.
— Я больше чарки не в силах выпить. Мы с Цзяоэр откланяемся первыми, а вы, — Юэнян обратилась к Цзиньлянь и Юйлоу, — останьтесь, уважьте госпожу Хуа. Муж ушел, и я беспокоюсь. Дома одни служанки.
Пинъэр никак не хотела отпускать Юэнян.
— Сударыня, дорогая! — упрашивала она. — Наверное, я чем-нибудь не угодила. В такой праздник вы даже не дотронулись до еды, уходите раньше, чем зажигают свет. Если и отлучился господин Симэнь, вам беспокоиться нечего — служанки остались. Вот взойдет луна, и я провожу вас.
— Нет, сударыня, — говорила Юэнян, — я ведь не могу много пить. Пусть сестрицы вместо меня с вами побудут.
— Вы не можете, но госпожа Вторая тоже ни чарки не осушила, — настаивала Пинъэр. — Где ж это видано! Я у вас чарку за чаркой пила, не отказываясь. Вы мне не прощали, а когда снизошли в мое унылое жилище, где я не могу угостить вас ничем особенным, вы не желаете меня уважить.
С этими словами она поднесла Цзяоэр большой серебряный кубок и сказала:
— Выпейте сударыня! Госпожу Старшую не угощаю — знаю, что она не может, а потому подношу маленькую чарочку. — И Пинъэр протянула чарочку Юэнян. — А вы, госпожа Вторая, осушите большую.
Юэнян одарила каждую певицу двумя цянями серебра и, дождавшись когда Цзяоэр допила вино, встала из-за стола.
— Мы уходим, — сказала она Цзиньлянь и Юйлоу, — а за вами слуг с фонарями пришлем. Долго не засиживайтесь. Дом пустой.
Юйлоу кивнула в знак согласия. Пинъэр проводила Юэнян и Цзяоэр до ворот, где они сели в паланкины, а сама вернулась в терем к Юйлоу и Цзиньлянь.
Вечерело. На востоке взошла луна, и в тереме зажгли фонари. Певицы пели, пир продолжался, но не о том пойдет речь.
Расскажем теперь о Симэнь Цине. В тот день он пообедал с Ин Боцзюэ и Се Сида, и они пошли любоваться фонарями. Дойдя до начала Львиной, Симэнь постоял около кисейных фонарей и свернул в сторону. Ему не хотелось, чтобы Боцзюэ и Сида увидели его жен у Ли Пинъэр. Только они отошли от Львиной, им попались Сунь Молчун и Чжу Жинянь.
— Давно, брат, не виделись, соскучились по тебе, — протянули они, отвешивая Симэню поклон. — А вы тоже хороши, разрази вас небо! — заругались они на Боцзюэ и Сида. — Сами с братом гуляют, а нам ни звука.
— Зря, брат Чжу, на них обижаешься. — вступился Симэнь. — Мы только что встретились.
— Фонари поглядели, теперь куда пойдем? — спросил Чжу Жинянь.
— Пошли в кабачок, пропустим по чарочке, — пригласил Симэнь. — Домой не зову. Жены у меня нынче в гостях.
