— Чем в кабачок, лучше навестить Ли Гуйцзе, — предложил Чжу. — Случай самый подходящий. С Новым годом поздравим, весело время проведем. На днях к ней заглянули, а она как нас увидела, так у нее слезы и потекли. С тех пор, говорит, неможется. След, говорит, его милости простыл, не навестит. Мы ее успокоили: брат, мол, занят. Выгородили тебя. А сейчас ты свободен, и мы пойдем к ней с удовольствием.

Симэнь вспомнил о встрече с Ли Пинъэр и стал отказываться:

— У меня сегодня еще есть дело небольшое. Пойдемте завтра, ладно?

Но разве от дружков отвяжешься! Пришлось пойти к Ли Гуйцзе.

Да,

Симэнь с друзьями направился к Гуйцзе. У ворот стояла нарядная Гуйцин. Она поклонилась гостям и пригласила в залу.

— Мамаша! Выходи скорей! — закричала Чжу Жинянь. — Его милость привели, нам говори спасибо!

Вскоре появилась старуха. Опираясь на костыль, она заковыляла к Симэню, а после приветствий сказала:

— Чем я, старуха, не угодила вам, зятюшка? Совсем нас навещать перестали. Должно быть, новую зазнобу нашли, а?

— Ты, мамаша, не ошиблась! — поддакнул Чжу. — Какую же красавицу завел господин! Целыми днями у нее пропадает. Про Гуйцзе совсем забыл. Если б его не встретили и не привели, он бы и не подумал сюда заглянуть. Не веришь, мамаша? Вон Сунь Тяньхуа спроси, он скажет. — И, указав на Боцзюэ и Сида, продолжал: — А эти, небо их разрази! С ним заодно блудят — одна порода.

Старуха расхохоталась.

— Дорогой брат Ин! — обратилась она к Боцзюэ. — Тебя мы никогда на грех не наводили. Почему ж ты за нее словца доброго перед его милостью не замолвил? У его милости, известное дело, и дома забот хватает. Говорят, добрый молодец не одной красоткой утешается, а красотка не единственного поклонника заводит. Все медяки — друг другу двойники. Не стану хвалиться, но моя Гуйцзе собой не дурна. Да что тут говорить! Его милость и сами не без глаз — видят!

— Сказать правду, — вмешался в разговор Сунь Молчун, — брат завел себе такую, которая без мамашиного надзору живет. Будет он теперь с поднадзорными путаться?!

— Да не слушай ты этого болтуна, мамаша! — Симэнь шлепнул Суня Молчуна. — Человека загубит этот рассадник беды и зла.

Сунь и остальные покатывались со смеху. Симэнь достал из рукава три ляна серебра и передал Гуйцин.

— В великий праздник я друзей угощаю.

— Не хочу я брать серебро, — притворно сказала Гуйцин и передала деньги старухе.

— Что это значит?! — недоумевала старуха. — Желаете посмеяться над нами, зятюшка? Мы, мол, и в великий праздник не угощаем, вас заставляем раскошеливаться, так что ли? Выходит дело, мы только о деньгах и печемся?

— Мамаша, — сказал выступивший вперед Боцзюэ, — послушай меня и возьми серебро. В Новом году хозяева наперебой угощают. Тащи скорее вино!

— Но так не полагается, господа! — старуха на словах отказывалась, а сама тем временем потихоньку прятала серебро к себе в рукав и, кланяясь Симэню, говорила: — Благодарю вас, сударь, за пожертвование.

— Постой-ка, мамаша! — крикнул Ин Боцзюэ. — Послушай, я тебе анекдот какой расскажу. Повадился парень к красотке в заведение ходить. Раз приходит нарочно в лохмотьях, садится. Полдня просидел. Хозяйка никакого внимания — даже чаем не угостила. «Проголодался я, — говорит, — мамаша. Хоть риску дай поесть». А она ему: «У меня в сусеке хоть шаром покати, а ты рису просишь». «Нету рису, так хоть воды принеси — лицо умыть». А хозяйка свое: «И на воду денег нет. Вот уже который день не носят». Достает парень из рукава слиток в десять лянов серебра и кладет на стол. «На, — говорит, — купи рису и принеси воды». Всполошилась тут хозяйка. «Зятюшка, дорогой мой, кушайте, — лепечет, — лицо, умывайте рис, а рис умоете, откушайте лицо».

Все рассмеялись.

— Как ты умеешь над другими потешаться! — заметила старуха. — Только язык-то без костей — не бывает такого.

— Поди-ка сюда. Что я тебе на ухо скажу… — не унимался Боцзюэ. — Его милость себе новую зазнобу завел. Раньше она брата Хуа ублажала. Зовут У Иньэр, из красной аллеи. Зачем ему теперь твоя Гуйцзе! Он и сейчас не заглянул бы, не затащи мы его силой.

— Не верю я тебе! — смеялась старуха. — Моя Гуйцзе куда лучше У Иньэр, а потом у нас с зятюшкой давняя дружба. Ее никаким мечом не разрубить. Да и сам зятюшка, должна сказать, человек умный, золото от подделки отличить сумеет.

Пока шел разговор, в гостиной поставили четыре кресла, в которые уселись Ин Боцзюэ, Се Сида, Чжу Жинянь, и Сунь Молчун. Симэнь Цин разместился напротив. Мамаша пошла за вином и закусками.

Наконец появилась Ли Гуйцзе. Ее волосы по обыкновению держала шелковая сетка, взятая под жемчужный ободок. Прическу украшали бирюзовые цветы и крапленые золотом, витые шелком ханьчжоуские шпильки. В ушах сверкали золотые фонарики-серьги. Одета она была в белую с узорами шелковую кофту с застежкой. Поверх был накинут зеленый жакет с отделанными золотом рукавами, из-под которого развевалась красная креповая юбка. Будто изваянная из нефрита, стройная и чинная, она поклонилась гостям и села сбоку, рядом с Гуйцин.

На расписном квадратном подносе подали семь белых, как снег, чашек с серебряной ложечкой в каждой. Пахнуло пряным ароматом роз от заваренного с орехом чая. Гуйцин и Гуйцзе оделили гостей чаем. После чаепития слуги убрали чашки и вновь накрыли столы.

Вдруг из-за занавески показались головы. Одетые в лохмотья прилипалы[278] пробрались в гостиную и пали ниц. Они протянули шэна[279] четыре тыквенных семечек и провозгласили:

— Почтенные и милостивые господа! Примите от нас скромные гостинцы по случаю великого праздника.

Симэнь узнал только одного из них. Его звали Юй Чунь.

— Сколько тут вас? — спросил его Симэнь.

— Дуань Цзиньша и Цинь Неюэ за дверью ждут, — ответил Юй Чунь.

Вошел Дуань Цзиньша.

— И вы тут, господин Ин, — заметив Боцзюэ, воскликнул он и склонился в земном поклоне.

Симэнь встал и велел принять семечки, потом раскрыл кошелек и бросил на пол лян серебром. Юй Чунь подобрал деньги и вместе с остальными упал на колени. Они били челом и приговаривали:

— Благодарим вас, сударь, за великую милость!

Компания без задержек высыпала на улицу.

Вот посвященный прилипалам романс на мотив «Обращенный к Сыну Неба»: