двадцать лянов серебром. Две комнаты выходили на улицу, и четыре постройки уходили вглубь. Во второй постройке располагалась гостевая зала, в третьей, кроме молельни с жертвенниками Будде и предкам, находилась спальня с кроватью в нише и печью напротив. Искусно убранная спальня блистала чистотой. Четвертую постройку занимали кухня и кладовая для угля, а сзади к ней примыкала теплая туалетная комната, но говорить об этом подробно нет надобности.
Не успели они переехать в новый дом, а соседи уж знали, что хозяин служит приказчиком у Симэнь Цина. Хань Даого в шелках и парче прогуливался по улице вразвалку. Ван Шестая, разодетая, с блестящими украшениями на голове, целыми днями простаивала у ворот. Соседи, не мешкая, поднесли им по случаю новоселья кто коробку чая, кто еще какой-нибудь подарок. Те, что постарше, обращались к ним вежливо «брат Хань» и «сестрица Ван», молодые люди величали их дядюшкой и тетушкой. Как только появлялся в их доме Симэнь, Хань Даого шел ночевать в лавку, чтобы не мешать жене ухаживать за гостем. Дневал и ночевал у нее Симэнь, и знали об этом почти все соседи, но никто даже виду не подавал — боялись Симэня, человека богатого и всесильного. А посещал он Ван Шестую раза три или четыре в месяц. Страсть их разгоралась все сильнее, и все меньше напоминала Ван Шестая прежнюю жену приказчика.
Шел последний месяц года. Симэнь торопился разослать подарки в столицу, штатским и военным чинам уезда и своим сослуживцам. Тем временем У Цзунси, настоятель даосского монастыря Нефритового владыки,[553] направил к Симэню послушника с подарками — коробкой мяса, коробкой дорогой рыбы и двумя коробками с фруктами и сладостями, а также весенними амулетами,[554] молитвенными обращениями к богам небесным и земным и благодарственными докладами Хранителю очага.[555]
Симэнь обедал в покоях Юэнян, когда Дайань вручил ему визитную карточку, гласившую:
«С нижайшим поклоном от бедного монаха У Цзунси из монастыря Нефритового владыки».
— Человек из мира ушел, а я ему вон сколько хлопот доставляю! — воскликнул Симэнь, открывая коробки. — Гляди, какие щедрые дары поднес. — Симэнь обратился к Дайаню: — Ступай к Шутуну, скажи, чтобы поскорее составил благодарственное письмо и вручил лян серебром.
— Видишь, монах, а что ни праздник — про подарок тебе не забывает, — заметила Юэнян. — Молебен-то отслужить бы надо. Когда у сестрицы Ли сын родился, ты ведь слово давал.
— Верно, большой молебен обещал заказать, да из головы вон, — спохватился Симэнь. — Давно б тебе напомнить.
— Вот пустомеля! Кто ж это обеты забывает?! Значит, не от души обрекался. А боги все помнят. Вот младенец и плачет целыми днями. Это ты виноват. Из-за обета твоего неисполненного страдает.
— Тогда в первой же луне закажем молебен у настоятеля У.
— Сестрица Ли мне жаловалась, — продолжала Юэнян. — Ребенок, говорит, очень хилый, надо бы ему другое имя дать.[556]
— Вот тогда и попросим настоятеля У, — сказал Симэнь и обратился к Дайаню: — Кто из монастыря пришел?
Второй послушник Инчунь, — ответил слуга.
Симэнь вышел к послушнику, и тот встретил его земным поклоном.
— Отец наставник просил кланяться вам, батюшка, — говорил он, — и поднести, за неимением ничего лучшего, молитвенные обращения и скромные знаки внимания.
— Передай от меня отцу наставнику большую благодарность за столь щедрые дары, — сказал Симэнь, приветствуя послушника, и предложил ему присаживаться.
— Что вы, батюшка! Благодарю вас! — отказался послушник.
— Садись! — настаивал Симэнь. — Поговорить надо.
Послушник в монашеской шапочке и холщовой, прямого покроя, рясе, из-под которой виднелись белые чулки и туфли, долго не решался, наконец, пододвинул стул и сел сбоку от хозяина. Симэнь велел подать чаю.
— Слушаю ваши распоряжения, батюшка, — отпивая чай, сказал послушник.
— В первой луне мне придется побеспокоить твоего отца наставника, — начал Симэнь. — Не мог бы он отслужить в обители заказной молебен? Да надо будет наречь имя младенцу.[557] Как, отец наставник очень занят?
— Если такова ваша воля, батюшка, — поспешно вставая, отвечал послушник, — то будут отложены все другие требы. Только позвольте узнать, в который день вы желали бы посетить обитель?
— Может, девятого дня утром?
— По «Книге Нефритового ларца».[558] на девятое приходится Рождество богов, — говорил послушник. — В обители будет совершен благодарственный молебен в надежде на ниспослание всех благ[559] Очень подходящий день для поста и молитвы! Ради вас, батюшка, водрузят алтарь в большом приделе. Позвольте узнать, какой молебен вы хотели бы заказать?
— В седьмой луне, когда у меня родился сын, я дал обет заказать большой молебен со ста двадцатью жертвами, да все никак не мог исполнить. Я возьму с собой и младенца, а отец наставник приобщит его к трем сокровенным дарам[560] и наречет новое имя.
— Скольких братьев вы хотели бы пригласить для совершения обряда? — спросил послушник.
— Пусть отец наставник попросит шестнадцать монахов.
Слуги накрыли стол и подали чай. Симэнь вручил послушнику пятнадцать лянов за молебен и один лян за подарки.
— А насчет трапезы и прочего отец наставник пусть не беспокоится, — сказал он. — Все, что нужно, вплоть до жертвенных предметов, свечей и благовоний, мы с собой привезем.
Послушник на радостях без устали благодарил Симэня и клал земные поклоны, сопровождаемые попукиванием, до тех пор, пока совсем не описался.
Настал восьмой день Нового года, и Дайань повез в монастырь пожертвования: один дань лучшего рису, коромысло жертвенных предметов, целую пачку листочков желтой бумаги,[561] десять цзиней казенных свечей, пять цзиней дорогих благовоний и двенадцать кусков сурового полотна. За наречение младенца Симэнь послал кусок столичного атласу, два жбана южного вина, четырех гусей, четырех кур, свиные ножки, баранью тушу и десять лянов серебром. Приглашения на молебен были вручены шурину У Старшему, Хуа Старшему, Ин Боцзюэ и Се Сида. Чэнь Цзинцзи отбыл в монастырь верхом, дабы удостовериться, все ли приготовлено к приезду Симэня.
Девятого числа Симэнь не заглядывал на службу. Одетый в парадные одежды, верхом на белом коне, в сопровождении целой свиты слуг, ехавших по сторонам и сзади, окриками разгоняя с дороги зевак, ранним утром выехал он за Восточные ворота города и направился к монастырю Нефритового владыки.
Вдали виднелась украшенная яркой бахромой священная хоругвь. Симэнь миновал арку,[562] и в каких-нибудь пяти ли от города перед ним предстали горные ворота[563] ведущие в монастырь. Симэнь спешился[564] и стал любоваться открывшимся видом. Чудный это был храм — будто небесный дворец!
Только поглядите:
