Сердцу нежному одна тоски причина, Лишь одна его снедает грусть-кручина, Слез уже не удержать — текут обильно! Я зову тебя, бандит и шаромыжник! Для тебя солена, для тебя остра я, Хочешь — сладким сахаром во рту растаю? Что б ты мог разнообразьем насладиться Буду хрупкой, словно черепица, А назавтра — толстой, как булыжник. Но ты меня оставил, блудодей, Персик сладкий, сочный позабыл, Крутишься с другою, что ни день — Финик сморщенный тебя пленил. Я ошиблась, обнаживши грудь, Но теперь меня не обмануть!

Припев:

Ночь бездонна, сердцу не забыть его, Зря моя весна ушла стремительно. И начало прячется в тумане, И конец — в бессмысленном обмане.

И далее:

Да, бабой лучше не родись — В чужих руках судьба и жизнь. Глупо каюсь я в слезах, Что любимый — вертопрах. «С первой встречи нашей, милый, Будем вместе до могилы», — Так мечтаем мы, дурехи, Бабьи головы, ой, плохи! Скрыли тучи горы Чу,[547] Смыли волны Синий мост,[548] Я к тебе в мечтах лечу, Встреча, как сиянье звезд, Далека. Моря и реки Пики гор и города Разделили нас навеки Мириадами преград. Были рядом, и тогда В том единстве было скучно Разлученным жизнью душам. Мост сметен — кругом вода! Разобщились берега. И ручьев соленых сток Унесла волна в песок. Писем нет, и мой бессмыслен крик, Кому мне про любовь свою сказать, Напрасно вновь стремлюсь на Янский пик[549] — Земля черства, а Небо — не достать! Душа во мне затрепетала вдруг… Постой! Я знаю — в этот самый миг, Мой искуситель дорогой, мой друг, В чужое лоно страсти ты проник.

Припев:

Ночь бездонна, сердцу не забыть его, Зря моя весна ушла стремительно. И начало прячется в тумане, И конец — в бессмысленном обмане.

Пируя с Пинъэр, Симэнь услыхал игру на цитре и спросил:

— Кто это играет?

— Матушка Пятая, — ответила Инчунь.

— Она, оказывается, еще не спит? — удивилась Пинъэр. — Сючунь, ступай, позови матушку Пятую. Скажи, матушка, мол, приглашает.

Сючунь удалилась, а Пинъэр велела Инчунь приготовить ей за столом место, поставить чарку и припасти палочки.

Наконец появилась Сючунь.

— Матушка Пятая уж и волосы распустила, не придет, — объявила она.

— Инчунь! Пойди теперь ты позови, — не унималась Пинъэр. — Скажи, матушка с батюшкой приглашают.

— Калитка заперта, и огня нет, — сказала вернувшаяся Инчунь. — Спать, наверное, легла.

— Не верю я этой негоднице! — заявил Симэнь. — Пойдем вместе и приведем сюда. В шашки сыграем.

И они с Пинъэр пошли вместе. Долго стучали в садовую калитку, пока им не открыла Чуньмэй. Симэнь повел за руку Пинъэр прямо в спальню Цзиньлянь. Она сидела, прижавшись к пологу. Рядом лежала цитра.

— Ах ты, негодница! — заговорил Симэнь. — Сколько раз тебя звали? Почему не идешь?

Цзиньлянь не шелохнулась. Вид у нее был мрачный.

— Несчастная я, — наконец прошептала она. — Сперва в холодной комнате бросил, живи как хочешь, а теперь пристаешь? Что обо мне беспокоиться? Лучше других развлекай.

— Вот чудная! — недоумевал Симэнь. — И зубы проела, да губы остались — болтать есть чем. Сколько сестрица Ли тебя звала в шашки играть, а ты уперлась.

— Что же это с тобой, сестрица? — вмешалась Пинъэр. — Я и шашки достала. Пойдем со скуки на чарку вина сыграем, а?

— Идите играйте, сестрица, — отказывалась Цзиньлянь. — А я и непричесанна. Нездоровится мне. Я лягу. Вам хорошо, вы и веселитесь, а у меня в чем душа держится. Ладно, если воды глоток за день пропустишь. Как погляжу на себя — что от меня осталось?!

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату