— Вот что значит молодые зубы! — воскликнула матушка Пань. — А мне, старухе, что потверже попадется, никак не прожуешь.

— А я разве что камень с гусиное яйцо не раскушу или бычьи рога, — засмеялся Цзинцзи.

Цзиньлянь заметила опустевшую чару и велела Чуньмэй снова налить вино.

— Первую за меня пил, — говорила она, — а чем же хуже меня твоя бабушка и матушка Шестая? Выпьешь три чарки, тогда и отпущу.

— Матушка, сжальтесь над сыном своим! — взмолился Цзинцзи. — Не могу я больше, правду говорю. И от одной-то, чего доброго, побагровеешь, батюшка отругает.

— А ты батюшку испугался? — удивилась Цзиньлянь. — Вот уж не думала! А куда ушел батюшка?

— После обеда батюшка был в гостях у помощника станционного смотрителя У, а сейчас он напротив, смотрит, как идет уборка в бывшем доме Цяо.

— Да, Цяо, кажется, вчера переезжали? — вспомнила Цзиньлянь. — Что же мы им чаш не послали?

— Как не послали? Сегодня утром отправили, — сказал Цзинцзи.

— А куда они переехали? — спросила Пинъэр.

— На Большую Восточную улицу, — ответил Цзинцзи. — За тысячу двести лянов особняк купили — огромный, почти как наш. Семь комнат по улице и пять построек вглубь.

Пока шел разговор, Цзинцзи зажал нос, осушил чару и, взглянув на отвлекшуюся от разговора Цзиньлянь, схватил одежду и бросился наутек.

— Матушка, смотрите — зятюшка ключ забыл, — сказала Инчунь.

Цзиньлянь взяла у нее ключ и положила под себя на сиденье.

— Пусть поищет! — говорила она Пинъэр. — А придет, не говорите. Я его подразню немножко.

— Да отдай ты ему, дочка! — сказала матушка Пань. — К чему такие шутки?

Цзинцзи вбежал в лавку, сунулся в рукав — ключ исчез. Он бросился к Пинъэр и стал разыскивать пропажу.

— Кому нужен твой ключ?! — воскликнула Цзиньлянь. — Сам положит неизвестно где, а потом спрашивает!

— Я его что-то здесь не видала, — сказала Чуньмэй. — Может, в тереме оставил?

— Да нет, помню, он у меня с собой был, — отозвался Цзинцзи.

— Ах ты, сынок! — начала Цзиньлянь. — Не знаешь, не ведаешь: то ли дома, то ли нет. Кто ж это у тебя так память отбил, а? Впрочем, вон ты зад-то какой отрастил! Там, должно быть, весь твой рассудок разместился.

— Но что ж делать? Люди ведь за одеждой пришли, — сокрушался Цзинцзи. — И батюшки нет. Придется слесаря звать, замок в тереме ломать.

Ли Пинъэр не выдержала и рассмеялась.

— У вас ключ, матушка? — обратился к ней Цзинцзи. — Отдайте, прошу вас.

— Чего тут смешного, сестрица! — вмешалась Цзиньлянь. — Можно подумать, что мы и в самом деле нашли его ключи.

Расстроенный Цзинцзи метался по комнате, как осел, крутящий мельничный жернов. Взглянув в сторону Цзиньлянь, он вдруг заметил торчащий из-под нее шнурок от ключа.

— А это что? — воскликнул он и протянул руку, но Цзиньлянь поспешно спрятала ключ в рукав.

— Как он мог ко мне попасть? — наиграно удивилась она.

Цзинцзи пришел в отчаяние и напоминал цыпленка, который протягивает ноги еще до того, как над ним занесут нож.

— Ты, говорят, хорошо поешь? — сказала Цзиньлянь. — Приказчиков в лавке услаждаешь, а нас не хочешь? Споешь своей бабушке и матушке Шестой четыре новых песни, тогда ключ получишь, а откажешься, хоть на белую пагоду вспрыгни, все равно не дам.

— Вы, матушка, готовы у человека все нутро вывернуть, — говорил Цзинцзи. — Кто же вам сказал, что я песни пою?

— Ах, ты опять будешь зубы заговаривать?! — набросилась на него Цзиньлянь. — По-твоему, в Нанкине Шэнь Миллионщик припеваючи живет, а в Пекине дерево сохнет-гниет, да? А ведь как за деревом тень, так за человеком слава.

— Ладно уж, спою, не погибать же в самом деле! — согласился выведенный из себя Цзинцзи. — Когда с ножом к горлу лезут, целую сотню споешь.

— Ах ты, болтун, чтоб тебе ни дна, ни покрышки! — заругалась Цзиньлянь и наполнила всем чарки. — Вот выпей и стыд потеряешь, петь будет ловчее.

— Нет уж, лучше спою, а потом выпью, — отозвался Цзинцзи. — Я спою о цветах и плодах на мотив «Овечка с горного склона»:

И далее: