— Матушка в дальние покои пошла, — объясняла кормилица Жуи, — Гуаньгэ за ней потянулся, вот и расплакался.

Цзиньлянь заулыбалась и, протягивая к малышу руки, принялась с ним играть.

— Вон ты какой малюсенький, совсем крошка, — говорила она, — а уж маму свою знаешь. Пойдем, поищем маму, а?

Она хотела было развернуть Гуаньгэ, но ее остановила Жуи:

— Не берите его, матушка. Он вам платье запачкает.

— Ну и что ж такого?! — возразила Цзиньлянь. — Положи только пеленку.

Она взяла Гуаньгэ на руки и понесла в дальние покои. У внутренних ворот она подняла младенца высоко над головой. Юэнян тем временем в коридоре присматривала за женами слуг, занятыми стряпней и раскладкой кушаний. Пинъэр и Юйсяо готовили в комнате воздушные пирожные.

— Мама! — глядя с улыбкой на младенца, крикнула Цзиньлянь. — Что ты тут делаешь, мама? Смотри- ка, а мы за мамой пришли.

— В чем дело, сестрица? — обернувшись к Цзиньлянь, спросила Юэнян. — Мама здесь, но к чему ж ребенка выносить? Зачем поднимать? Еще, чего доброго, испугаешь. Мама там, в комнате. Сестрица Ли, поди сюда! — крикнула хозяйка. — Гляди-ка, сынок за тобой пришел.

Ли Пинъэр тот же час выбежала из комнаты и увидела Цзиньлянь с Гуаньгэ на руках.

— Ты ж, сынок, так хорошо играл с мамкой, — говорила Пинъэр, и вдруг к маме захотел, да? Смотри, сестрица, как бы платье тебе не намочил.

— Знаешь, как он плакал, к тебе просился! — сказала Цзиньлянь. — Пришлось тебя искать.

Пинъэр распахнула кофту и взяла у Цзиньлянь младенца.

— Заверни как следует и неси домой, — наказала Юэнян, поиграв немножко с Гуаньгэ. — А то еще испугается.

Пинъэр вошла к себе и сказала Жуи:

— Если заплачет — побаюкай, а я скоро приду. — Пинъэр, понизив голос, продолжала: — Зачем ты дала его матушке Пятой?

— Я не давала, а она все свое, — ответила Жуи.

Пинъэр подождала, пока Жуи кормила и укладывала ребенка.

Гуаньгэ успокоился и уснул, но немного погодя внезапно, будто чем-то испуганный, пробудился и расплакался, а в полночь его то знобило, то бросало в жар. Он плакал и не принимал грудь. Пинъэр переполошилась.

Тем временем в передней зале кончился пир, и Симэнь отпустил певиц. Юэнян подарила Гуйцзе бархатное платье с золотой отделкой и два ляна серебра, но говорить об этом подробно нет надобности.

Когда Симэнь вошел к Пинъэр проведать сына, тот продолжал плакать.

— В чем дело? — спросил Симэнь.

Пинъэр не стала ему говорить, как Цзиньлянь выносила ребенка.

— Сама не знаю, что случилось, — только и сказала она. — Уснул спокойно, а потом расплакался и грудь не берет.

— Побаюкай как следует, — сказал он и обрушился на Жуи: — Чем ты только занимаешься? За ребенком углядеть не может, испугала, наверно.

Симэнь пошел сказать Юэнян. Та знала, что младенца напугала Цзиньлянь, но от Симэня скрыла, сказав лишь:

— Надо будет завтра же тетушку Лю позвать, пусть поглядит.

— Только этой старой карги и не хватало! — запротестовал Симэнь. — Будет тут со своими иглами да прижиганиями ворожить. Нечего ее звать! Надо пригласить настоящего детского врача, из императорской лечебницы.

— Ребенку всего-то месяц от роду, — не соглашалась с ним Юэнян. — Зачем ему какой-то лекарь?!

На другой день она отправила Симэня в управу и послала слугу за тетушкой Лю, которая сказала, что ребенок страдает от испугу. Ей дали три цяня серебром. Гуаньгэ напоили лекарством, и он, успокоившись, уснул, а перед тем сосал грудь. Пинъэр почувствовала такое облегчение, будто камень с плеч свалился.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Итак, возвратясь из управы, Симэнь первым делом спросил Юэнян:

— Как Гуаньгэ? Полегчало? А за врачом посылали?

— Звали тетушку Лю, — отвечала хозяйка. — После ее лекарства стало лучше: покормили, и уснул спокойно.

— И ты веришь этой старой потаскухе? — удивился Симэнь. — Надо было детского лекаря пригласить. Хорошо, если обойдется, а то она у меня в управе тисков отведает.

— Зачем человека понапрасну ругать? — возмущалась Юэнян. — От ее лекарства ребенок стал поправляться, а ты бранишься?

Служанка подала на стол.

Только Симэнь поел, появился Дайань и доложил:

— Дядя Ин прибыл.

— Проводи дядю Ина в крытую галерею и угости чаем, — распорядился хозяин и, обращаясь к Юэнян, продолжал: — Со стола не убирай. Пусть отнесут в галерею. Я скоро приду, а пока вели зятю, чтоб занял гостя.

— Куда ты его вчера утром посылал? — спросила Юэнян. — Он только что вернулся.

— Дело в том, что на постоялом дворе за городом остановился знакомый Ину хучжоуский[484] купец Хэ Гуаньэр, — объяснял Симэнь. — У него на пятьсот лянов шелковой пряжи и сырца, а он домой торопится, хочет продать дешевле. Я даю четыреста пятьдесят лянов и еще вчера отправил с Ином и Лайбао на образец пробы два серебряных слитка. Сделка состоялась, и я по договоренности обязан нынче оплатить всю партию. У нас ведь на Львиной дом пустует, вот я и думаю