— Да все те же из темного атласа, — говорила Юйлоу. — Я тебе вчера показывала.
— Ты молодец! — похвалила Цзиньлянь. — С раннего утра взялась.
— Одну вчера сделала, — отвечала Юйлоу, — сегодня за вторую принялась.
Цзиньлянь повертела туфельку в руках и спросила:
— А как собираешься отделывать?
— Я постарше вас, — начала Юйлоу. — Мне яркая расцветка не подойдет. Носок думаю золотой бархоткой опушить, край зеленой бахромой отделать, а подошву высокую поставлю. Как, по-твоему, ничего получится?
— А чем же плохо? Собирайся быстрее и пойдем. Ли Пинъэр заждалась, наверно.
— Присаживайся, чайку выпьем и пойдем, — предложила Юйлоу.
— Нет, там вместе попьем.
Юйлоу наказала Ланьсян принести чай в павильон и, спрятав туфельки в рукав, пошла с Цзиньлянь.
— Куда вы так спешите? — окликнула шедших рука об руку женщин Юэнян.
— Сестрица Ли послала меня за сестрицей Мэн, — отвечала Цзиньлянь. — Мы туфли шьем.
Юэнян осталась у себя на террасе, а они пошли в сад. Каждая показывала свое рукоделье. Появилась с чаем Чуньмэй, за ней подала чай горничная Пинъэр и, наконец, Ланьсян. Все сели за чай.
— Сестрица, — обратилась Юйлоу к Цзиньлянь, — почему ты шьешь на тонкой подошве? Ведь на высокой красивее. Не нравится деревянная со скрипом, поставь, как у меня, войлочную. Так мягко, ходить удобно.
— Мне ведь не для ходьбы, а ночные, — объясняла Цзиньлянь. — Хозяин велел новые сшить, а то мои негодяй захватал.
— Ох, эта туфелька! — вздохнула Юйлоу. — Не хочу сплетничать, пусть сестрица Ли послушает. Ты туфельку потеряла, а сын Лайчжао — Тегунь — ее в саду подобрал. Потом ты откуда-то об этом узнала, пожаловалась хозяину, а он избил Тегуня. Мамаша его, Шпилька, говорит, у него из носу кровь шла, без сознания, говорит, упал. Она в дальних покоях так ругалась! Только и слышно было: «Из-за потаскухи, черепашьего выродка, ребенка избили, а что он понимает! Хорошо, в живых остался, а то б потаскухе с черепашьим выродком тоже несдобровать». Я так и не поняла, кого ж она выродком обзывала. А потом Старшая спросила Тегуня, и тот рассказал ей, как играл в саду, нашел туфельку и хотел у зятя обменять на монисто. Кто-то, говорит, сказал батюшке, а тот меня избил. Тут только я поняла: Шпилька, оказывается, зятя Чэня черепашьим выродком называла. Хорошо, только Ли Цзяоэр рядом была, а услышь Старшая, неприятностей не оберешься.
— А что Старшая сказала? — спросила Цзиньлянь.
— Что сказала?! Так тебя отчитывала! В нашем доме, говорит, смутьянка заправляет, девятихвостая лиса завелась. Она, говорит, хозяина натравит, он и начинает все крушить. Вот и сосланного Лайвана тоже. Он приехал с юга, все было хорошо. И вдруг поползли со всех сторон наговоры. И жена-то его, мол, с хозяином шьется, и сам-то он ножом грозит, дубинкой размахивает. Одного, говорит, закоренелым убийцей объявили, другую — любовницей, а потом и обвинение выдумали. Его выслали, а ее до петли довели. А теперь, говорит, из-за своей туфли всех мутить начинает. Да ты, говорит, обуй как следует и носи, никто не подберет. Напилась, говорит, небось, да вытворяла с хозяином невесть что, вот и туфлю потеряла. А теперь — ни стыда ни совести — на мальчишке зло срывает. Подумаешь, какое преступление совершил!
— Пусть заткнет свое хлебало! — закричала Цзиньлянь. — «Какое преступление», говорит? Убийство, выходит, не преступление! Он, рабское отродье, хозяина хотел зарезать. — Цзиньлянь обернулась к Юйлоу. — Я никогда ничего от тебя не таила, сестрица. Помнишь, как мы с тобой перепугались, когда нам Лайсин сказал? Если ты старшая жена, как же ты, спрашивается, можешь так говорить! Тебе все равно, мне все равно, выходит, убивай мужа, и ладно. Его жена у тебя прислуживала, так ты ее до того распустила, что она нынче с одной ругается, завтра с другой. Верно, как у должника есть кредитор, так у оскорбленного есть обидчик. Если ты меня поносишь, то я буду поносить тебя. Она повесилась, а от мужа все-таки скрыла правду, промолчала. Спасибо, деньги да знакомства помогли, а то что б было! Тебе хорошо с высоты других осуждать. Ты — одно, а мы — совсем другое. Да, я подстрекала мужа. Я настояла, чтоб хозяин избавил нас от этой парочки. А то б нас наверняка засунули головой в колодец.
Юйлоу, заметив, как побагровела разгневанная Цзиньлянь, принялась ее уговаривать:
— Мы с тобой сестры, дорогая! Я доверяла тебе, как самой себе, и сказала все, что слыхала. Прошу тебя, пусть это останется между нами.
Цзиньлянь, однако, ее не послушалась и вечером, дождавшись прихода Симэня, подробно рассказала ему, как жена Лайчжао, Шпилька, ругалась в дальних покоях:
— Ты, говорит, избил ее сына. Будь, мол, у нее зацепка, она бы этого так не оставила.
Не услышь такого Симэнь, все б шло своим чередом, а тут он крепко запомнил сказанное Цзиньлянь и на другой же день решил выгнать из дома Лайчжао с семьей. Хорошо, Юэнян удалось кое-как его уговорить, но остаться дома слуге не позволили. Лайчжао был отправлен сторожем на Львиную, а у Симэня поставили главным привратником перешедшего оттуда Пинъаня.
Позднее, узнав об этом, Юэнян негодовала на Цзиньлянь, но не о том пойдет речь.
Чтоб не раскаяться, в делах не торопись.
Удачу встретив — непременно обернись.
Итак, в передней зале Симэнь Цин объявил Лайчжао, что тот с женой и сыном должен перебраться на Львиную улицу и сторожить там дом.
Однажды Симэнь сидел в зале. К нему вошел привратник Пинъань и доложил:
— Столичный воевода[408] господин Чжоу прислал к вам с провожатым физиогномиста Бессмертного У. Они у ворот ожидают.
— Позови посыльного, — распорядился Симэнь и, заглянув в визитную карточку воеводы Чжоу, крикнул: — Зови!
Вскоре в ворота походкой легкой вошел, будто влетел, Бессмертный У. Ему было, должно быть, за сорок. В черной грубой повязке даоса, холщовом плаще, подпоясанном желтым шелковым поясом с кистями, в плетеных сандалиях и с веером из черепашьего щитка, он был так безмятежно чист, как светлая луна, что сияет над Янцзы; обликом своим напоминал вековую сосну с вершины горы Хуа — столь строго исполнял он обет и так величественны были его осанка и поступь.
Бессмертного обычно узнают по таким отличительным признакам: видом он походит на сосну, голос у него густ, как колокольный звон, сядет — согнется, точно лук, пойдет — станет легким, словно ветер.
Только поглядите на него:
Увидев приближающегося Бессмертного, Симэнь поспешно спустился со ступеней к нему навстречу и ввел его в залу. Вошедший, сложив на груди руки, отвесил хозяину поклон и сел.
После чаю Симэнь обратился к Бессмертному с вопросами:
— Позвольте узнать ваше высокое имя и прозвание. Из какого счастливого края пожаловали? Как познакомились с почтенным господином Чжоу?
— Бедного даоса фамилия У, имя Ши, даосское прозвание Хранящий истину, — отвечал, слегка привстав, Бессмертный. — Родом из провинции Чжэцзян, где рос среди бессмертных. С малых лет, следуя за учителем, я удалился в монастырь Пурпурной пустоты на горах Тяньтайских,[414] потом, как облако, залетал в столицу. Посетил паломником священную гору Тай, так очутился в ваших драгоценных краях,[415] где командующий войском господин Чжоу и направил меня в вашу резиденцию предсказать вам будущее.
— Позвольте узнать, почтенный наставник бессмертных, — обратился к гостю Симэнь, — учение каких
