немало доказательств того, что казаки остались верными присяге. Это умерило его гнев. Без пролития крови, впрочем, не обошлось: на площади в Глухове были четвертованы комендант Батурина Чегель и несколько других сторонников Мазепы. Позднее заработала Лебединская следственная комиссия, с пристрастием допрашивавшая всех заподозренных в сочувствии к замыслам Мазепы.

12 ноября в Троицкой церкви новый гетман принес присягу. Тогда же в церквях провозгласили анафему Мазепе, попавшему в одну «компанию» с Григорием Отрепьевым и Степаном Разиным.

Конец 1708-го — начало 1709 года прошли в «войне универсалов». По всей Левобережной Украине расходились гетманские и королевские обращения с призывами последовать за «ясновельможным гетманом Мазепой» и отложиться от царя. Мазепа особенно муссировал тему разорения и «московской тирании», напирал на непобедимость и благородство шведов. Универсалам противостояли царские указы с разоблачением изменнических замыслов Мазепы, вознамерившего «Малороссийскую землю поработить по- прежнему под владенье польское». Петр не лукавил. Может быть, Мазепа и не против был объявить своим «потентантом» шведского короля, но к этому, похоже, не стремился сам Карл. В силу ничтожной помощи, полученной от гетмана, для него куда важнее было подкрепить авторитет своего ставленника Станислава Лещинского. А что в глазах переменчивых, но алчных подданных Лещинского могло бы возвысить нового польского короля, как не возвращение в объятия Речи Посполитой Украины со всеми ее «маетностями» и «селянством»?

Гетман, памятуя о жгучей ненависти казачества к «панам», старательно скрывал свои связи со Станиславом Лещинским. Но, видно, если не везет, то не везет во всем. Авторитету Мазепе в глазах казачества чрезвычайно повредило перехваченное письмо к польскому правителю. Петр не отказал себе в удовольствии сделать его текст всеобщим достоянием. В письме Мазепа именовал себя не иначе как верным подданным и слугою Станислава Лещинского и призывал его спешить с войском на Украину на помощь шведскому короля. Особенно резало ухо простым казакам утверждение гетмана об Украине, бывшей издавна «достоянием отцов и дедов польских королей». После такого трудно было поверить в искренность заявлений Яна Мазепы — так на польский лад новый подданный подписал свое послание, — будто бы он всерьез вознамерился добиться для Отчизны свободы и независимости. «…И для того указал царское величество во обличении того его злого умысла о запродании малороссийского народа под иго польское. Выдать ко всему малороссийскому народу, дабы ведали, что он изменник неправо в универсалах своих с клятвою писал, обнадеживая будто для пользы и вольностей малороссийского народа он ту измену учинил», — объявлено было по этому поводу в царском указе.

В этой нешуточной пропагандистской войне царские указы теснили гетманские универсалы. Многие казаки, первоначально принявшие сторону Мазепы, стали переезжать назад. Петр подхлестнул эти переезды — в ноябре появились указы, объявлявшие амнистию тем, кто «изменою вора Мазепы заведены были в неприятельские руки». Сам проступок прощался при условии полного раскаяния и возвращения в царское подданство. С той поры бегство из стана Мазепы случалось ежедневно. Свою роль сыграли и жесткие меры против насилия и мародерства. Собственно, о преследовании мародеров было объявлено еще до бегства Мазепы. Поступок гетмана породил кое у кого соблазн безнаказанно поквитаться с «изменниками» — малороссийскими подданными. Петр резко отреагировал на подобные настроения. Примеры не заставили себя ждать. В январе 1709 года было проведено расследование о грабежах и поджогах в Ромнах, учиненных пьяными солдатами и офицерами генерала Алларта. Розыск окончился суровым приговором — виновных приказано было «казнить смертию в страх другим». И это — на фоне политики Мазепы, который должен был согласиться на реквизиции шведами продовольствия в украинских селах. Стоит ли удивляться реакции населения, которое в конце концов отказалось признать в беглом гетмане и в шведском короле своих избавителей от «царского гнета».

Осень 1708-го — зима 1709 года стали для шведов месяцами несбывшихся надежд и разочарований. Вот их перечень: надеялись на Левенгаупта, но он явился из-под Лесной лишь с частью корпуса и без обоза; Мазепа сулил золотые горы, но на поверку они оказались пустыми обещаниями — Украина не поднялась против царя, с гетманом явилось совсем немного казаков; ждали появления Крассау и Станислава Лещинского, но генерал с королем крепко застряли где-то на болотистых берегах реки Сан в Западной Польше; больше того, Крассау вскоре отведет свой корпус в Померанию для защиты шведских территорий; наконец, надеялись на татар и турок, но те рвать мир с Россией пока не спешили: расчет был прост — пускай неверные истребляют друг друга, а там видно будет. При этом шведы оказывались заложниками собственного имиджа. Их репутация была столь высока, что при дворе султана ждали победных реляций от Карла XII, а не наоборот. Более воинственно был настроен крымский хан. Но и его удерживал от выступления категорический запрет султана.

Но вернемся еще раз к началу ноября 1708 года — ко времени батуринского разочарования Карла XII в гетмане Мазепе. Как ни спешили шведы занять Батурин, они опоздали. Когда их части переправились через Десну и подошли к городу, все было кончено. По свидетельству современника, гетман, «видя, что Батурин разорен, зело плакал». Глаза расположившегося в соседней хате Карла XII, без сомнения, остались сухими — король не умел плакать. Но и подъем духа при виде развалин Батурина Карл XII едва ли испытывал. Крах надежд на гетманские запасы, все время ускользающая русская армия, сумевшая тем не менее обложить короля, как волка, загадали сложную загадку: как зимовать в стране, города которой, похоже, не собираются сдаваться, а брать их правильной осадой за недостатком артиллерии и огневых припасов затруднительно, если не невозможно? И если зимовать, то как обеспечить себя всем необходимым, чтобы по весне оказаться способным вести наступательные действия?

Собственные генералы советовали идти к приднестровским берегам, в местность, не разоренную и близкую к польской границе, где удобнее и безопаснее ждать Станислава Лещинского и генерала Крассау. Карл, конечно, ничего не имел против соединения, но предложения генералов отклонил и тем самым решил вопрос о месте зимовки — там, где холода и снега застанут армию, на Украине. Полки расположились в треугольнике Ромны-Гадяч-Нежин, преимущественно в городках и селениях, в самых стесненных условиях, не только потому, что лучшего не было, но и для возможности скорейшего сбора сил в случае нападения. Королевский камергер, историограф похода, Густав Адлерфельд должен был признаться, что такая зимовка стала неожиданно суровым испытанием для шведов. Он писал, что армия вступила «в прелестную страну… полная доверия и радости», с надеждой, что наконец-то сможет «оправиться от всяческой усталости» на хороших зимних квартирах. «И это на самом деле произошло бы», но из-за нападений врагов войска «оказались вынужденными так тесниться друг к друг», что этих самых квартир не получили. Непрерывные нападения изматывали армию, «припасы становились к концу крайне редкими и чудовищно дорогими».

Ладно, русские — они для того и были здесь, чтобы сражаться со шведами. Но на скандинавов навалилась еще и непогода. Прохладные и дождливые лето и осень 1708 года сменились необычайно суровой зимой. Холодное дыхание Арктики было столь сильным, что даже каналы в Венеции покрылись льдом. Что же говорить о продуваемой всеми ветрами Украине? Однако укрыться в теплых домах шведам не всегда удавалось. Зимней одежды не было. Приходилось к летним мундирам подшивать овчину, на ноги надевать лапти и онучи. Можно представить, как это все выглядело и как грело. Тут уж поневоле приходилось реквизировать, или, попросту говоря, отнимать теплые вещи и продовольствие, несмотря на обещания короля Мазепе обходиться с жителями Украины добросердечно и по закону.

В начале декабря в царской ставке в Лебедине на военном совете был разработан план захвата Ромен — главной квартиры Карла XII. Планируемая операция предусматривала несколько вариантов развития событий и даже учитывала психологию Карла XII — человека азартного, склонного к импульсивным поступкам. Согласно замыслу, отвлекающий удар наносился по Гадячу, когда как генерал Алларт должен был подойти к Ромнам и ждать, бросится ли, по своему обыкновению, король на выручку Гадяча или все же останется в Ромнах. Если бросится, Алларту следовало атаковать Ромиы, нет — идти на соединение с главными силами к Гадячу. В любом случае территория, которую контролировали шведы, подвергалась разорению, что должно было болезненно отразиться на неприятельской армии.

Ставка на кураж оправдалась. Едва узнав об угрозе Гадячу, король поднял свое войско и двинулся на выручку гарнизону. Трехдневный марш по жесточайшему морозу (зимние температуры наполеоновского нашествия показались бы шведам ранней весной в сравнении с тем, с чем им пришлось столкнуться на Украине) привел к тяжелым потерям. Дорога оказалась усеянной телами павших лошадей и замерзших людей. Пастор Даниэль Крман не без содрогания вспоминал об ужасах этого перехода: «яростный и леденящий скифский ветер» обрушился на людей, так что многие наутро «были найдены бездыханными на