победоносный». Оратор сам же и давал ответ: царство разрушится, и «тогда мы неминуемо будем приписаны к Польше и преданы в рабство полякам». Подобная альтернатива должна была сильно не понравиться казакам. Как же избежать ее? Упредить события, примкнуть к шведам и завоевать свободу.
Мазепа не скупился на исчисление мнимых и реальных утеснений со стороны Петра. Главный его козырь — царь казаков желает сделать солдатами. «Я, — уверял оратор, — много раз старался отвратить царя от намерений, погибельных для всего народа малороссийского. Но из этого не вышло ничего доброго… Братия! Пришла наша пора… Отомстим москалям за их долговременное насилие над нами, за все совершенные ими жестокости и несправедливости, охраним на будущие времена нашу свободу и права казацкие от их посягательств! Вот когда пришло время свергнуть с себя ненавистное ярмо и сделать нашу Украину страною свободною и ни от кого не зависимою».
Красноречивый гетман говорил о многом. Но многое и утаивал. Так, Мазепа умолчал о том, что ради обретения заветной гетманской булавы именно он поставил в 1687 году свою подпись под так называемыми Коломацкими статьями. Согласно им, Украина признавалась подвластной «не гетманскому регименту, а царского величества самодержавной державе». Теперь это обстоятельство ставилось в вину московскому государю.
Пораженные казаки, слушая Мазепу, не осмелились высказывать вслух свое мнение. Они просто молчали. Но очень скоро стало ясно, что это за молчание! Едва гетман тронулся в путь, как казаки поодиночке и группами стали покидать свои сотни. Исход был столь сильным, что Мазепа, обещавший привести к Карлу тысячи человек, привел, по одним известиям, полторы тысячи, по другим — всего несколько сот человек. Когда-то гетман жаловался Петру, что народ малороссийский склонен к измене и только он, Мазепа, способен держать эту вольницу в узде. Приходилось убеждаться в обратном. Впрочем, оба союзника тешили себя тем, что это лишь не совсем удачное начало и дальше все встанет на свои места.
Известие о предательстве Мазепы прозвучало, как гром среди ясного неба. Первыми из высших чинов убедились в бегстве гетмана Меншиков и киевский губернатор князь Дмитрий Михайлович Голицын. Они не застали «умирающего» в Борзне. Следы гетмана терялись на другом берегу Десны, в расположении шведов. «Теперь уже ясно, что он отъехал к неприятелю», — уверился Светлейший. 26 октября он отписал царю: «…За истинно мы признаем, что конечно он изменил и поехал до короля шведского».
Царь был поражен. «Письмо ваше о не чаянном никогда злом случае измены гетманской мы получили с великим удивлением», — ответил он на следующий день своему любимцу. Удивление Петра легко объяснимо. Он почитал Мазепу как одного из самых исполнительных слуг и нередко ставил в пример другим. Кажется, Петру еще хотелось обмануться: вдруг все же случившееся — недоразумение? 27 октября он издал указ, адресованный Запорожскому войску: «Известно нам, великому государю, учинилось, что гетман Мазепа безвестно пропал, и сумневаемся мы того для, не по факциям (проискам) ли каким неприятельским». Всей старшине и полковникам было наказано прибыть в царский обоз «для совета» или, если факт измены подтвердится, для выборов нового гетмана. Государев указ еще не успели разослать, как были получены последние неопровержимые доказательства предательства Мазепы.
Упрекал ли себя Петр в собственной близорукости? Несомненно. По тому, как в последующем он болезненно реагировал на всякое упоминание о Мазепе и без устали требовал его пленения, чувствуется, что собственная промашка, и даже не промашка — ослепление сильно уязвило его. Причем это был не первый случай в его жизни. Так, под Нарвой к шведам бежал его любимец, капитан Ян Гуммерт. Петр долго приходил в себя, затем распорядился перед домом предателя в Москве повесить куклу, изображающую лифляндца. Получилось, что невольно устроил генеральную репетицию позорной «казни» Мазепы, хотя, конечно, масштабы произошедшего в 1700-м и 1708 годах несопоставимы.
Растерянность по поводу бегства гетмана не помешала молниеносно отреагировать на его поступок. Если измена Мазепы может принести большой ущерб, то необходимо свести его до минимума. И главное здесь — Батурин с его складами продовольствия и огневых припасов. Захват его шведами равносилен если не краху, то сотрясающему удару по всей стратегии «оголожения».
Операция была поручена Меншикову. Александр Данилович не мешкал. 2 ноября после двухчасового боя замок был взят. Помогла помощь одного из сотников Прилуцкого полка, И. Носа, указавшего на тайную калитку в ограде замка. Пробравшиеся через нее солдаты ударили в тыл сердюкам. Батурин пал. Поскольку после его взятия сохранилась угроза захвата замка шведами, было принято решение придать огню все запасы, накопленные с таким тщанием хозяйственным Мазепой. Карлу и Мазепе должен был достаться не замок с припасами, а пепел и руины.
Меншиков придал акции устрашающий характер — захват крепости сопровождался поголовным избиением не только защитников, но и мирного населения. Петр одобрил действия Светлейшего. И хотя в те времена не было сформулировано понятие военного преступления, истребление мирных жителей именно таковым и было. Несомненно, карательная акция должна была напугать казаков и заставить их отступиться от своего гетмана. «Батурин в знак изменникам (понеже боронились) другим на приклад сжечь весь», — писал царь. Но дело здесь не просто в ненависти к Мазепе. Так в те времена было принято поступать, нейтрализуя пагубные последствия измен подобного масштаба. Мазепа принял это сразу — а что иное ему следовало ожидать? — выдвинув довод, который в последующем станут тиражировать некоторые историки для оправдания равнодушия украинского народа к судьбе гетмана и его варианту «незалежности». Сраженный известием о разорении «столицы», Мазепа признался Орлику: «Злые и несчастливые наши початки! Знатно, что бог не благословит моего намеренья». После этого горького признания последовало важное добавление: «В нынешнем нашем несчастном состоянии все дела иначе пойдут, и Украина, Батурином устрашенная, боятися будет едно с нами держаться».
Казаки, и правда, в общей массе не поддержали Мазепу. Тем не менее судьба Батурина вряд ли устрашила бы тех, кто всем сердцем сочувствовал замыслам гетмана. Напротив, расправа должна была породить взрыв народного возмущения. Но этого не случилось. Последующее «малолюдство» Мазепы — следствие не страха перед московскими полками и не «батуринского устрашения», а неприятия народом Украины пути к «освобождению», который им предложил Мазепа. По-видимому, прав украинский историк Д. И. Яворницкий, автор капитального труда по истории Запорожской Сечи, что «идеалом простой казацкой массы было сохранить вольность предков, но под верховенством „доброго и чадолюбивого монарха российского“».
В новейшей украинской историографии «батуринское устрашение» вместе с жесточайшим разорением ряда городков, занятых запорожцами и сторонниками Мазепы, трактуется чуть ли не как свидетельство геноцида в отношении украинцев. Едва ли стоит спорить с подобными высказываниями, сделанными в духе трактовки рядом политиков «голодомора» 1930-х годов. Сколь ни печальна эта страница в русско-украинской истории, украинское казачество и селянство участием в войне со шведами дали исчерпывающий ответ на вопрос о своих приоритетах и предпочтениях. Недоумение вызывает выборочный характер обвинения в небывалой жестокости только одной — русской — стороны. При этом как-то забывается об аналогичных расправах союзника Мазепы, шведов, которые без всякого суда и следствия вешали и насаживали на штыки сначала польских, затем белорусских, великорусских, а позднее и украинских крестьян, заподозренных в нелояльности к незваным пришельцам. Царь Петр, убедившись, что малороссийские подданные не изменили, скоро опомнился и под страхом смерти запретил насилия и грабежи; шведы, напротив, столкнувшись вместо повиновения с сопротивлением, обрушились на население с репрессиями. Так что тезис о «лояльности» и «толерантности» шведов к местному населению, как к подданным союзного правителя, плохо согласуется с фактами. Пастор Даниэль Крман, отправленный «послом» от словацкой евангелической церкви к общему защитнику веры Карлу XII, писал, что король «села и города приказал разорять, а хаты сжигать. Где находил жителей, там убивал их…». Приказ короля выполнялся неукоснительно. Некто полковник Функ, удостоенный чести попасть в летопись похода, в одном только городке Терее перебил больше тысячи человек; он же испепелил несколько деревень и «велел перебить всех, кто повстречался, чтобы внушить страх другим».
Состоявшаяся в начале ноября в Глухове рада лишила Мазепу гетманства. Устроители не отказались от символического жеста — на эшафоте была повешена кукла изменника, с которой предварительно Меншиков и Головкин сорвали ленту ордена Андрея Первозванного. 8 ноября был избран новый гетман, стародубский полковник Иван Ильич Скоропадский. На него указал сам царь. К этому времени Петр получил
