Дальнейший путь царя протекал без инцидентов. Местные власти устраивали посольству пышные приемы, при этом старательно подыгрывая Петру в его намерении скрыть правду о своей персоне. Из столицы Курляндии, Митавы, Петр морем проследовал в Кёнигсберг. Здесь его встретил бранденбургский курфюрст Фридрих III. Этот правитель, мечтавший увенчать себя королевской короной, давно искал союзников для войны со Швецией, великодержавие которой мешало всем его планам. Курфюрст первым заговорил о необходимости создания союза против грозного балтийского соседа. Царь, связанный войной с Турцией, уклонился от прямых обязательств.
В Кёнигсберге Петр задержался. В Речи Посполитой заканчивалась борьба за освободившийся после смерти Яна Собеского польский престол, которую вели между собой курфюрст саксонский Август Сильный и принц Конти. Принц был ставленником Франции, а Франция — традиционный союзник Швеции и Турции, что, конечно, не устраивало ни Фридриха III, ни Петра. Поддержка Петра и Фридриха, впрочем, совсем не гарантировала победы Августу: польский сейм был переменчив, как флюгер в ветреную погоду. Поэтому пришлось дожидаться результатов выборов, от которых многое зависело в международном раскладе в Восточной и Центральной Европе.
Остановка в Кёнигсберге не тяготила Петра. В городе было что посмотреть. В сопровождении главного инженера прусских крепостей подполковника Штернфельда царь принялся осваивать теорию и практику баллистики. Обучение завершилось вручением аттестата, подтверждавшего мастерство «московского кавалера Петра Михайлова». Царь должен был быть доволен: аттестат предлагал «признавать и почитать» его обладателя «за совершенного в метании бомб, осторожного и искусного огнестрельного художника».
Наконец из Польши пришло долгожданное известие об избрании Августа. Теперь можно было двигаться дальше. Путь лежал в Голландию. Петр оставил свиту и с немногими сопровождающими отправился в дорогу. Ехали быстро, всячески соблюдая секретность, — весть о Петре успела облететь всю Германию, так что масса зевак стремились поглазеть на царя московитов. Раздражение Петра было столь велико, что Берлин он проскочил без остановки, ничего не осматривая и не выглядывая в окно кареты!
Быстрота обернулась неожиданным конфузом. В Берлине царя поджидала супруга Фридриха III, София Шарлотта Бранденбургская, женщина образованная и умная, сумевшая не затеряться даже в Версале. Кюрфюрстина была большая охотница до всякой экзотики и, конечно, никак не могла упустить такое знакомство. А Петр для нее был именно экзотикой, «редким зверем» (слова принцессы), вылезшим из своей берлоги. Ради этого она готова была пойти даже на жертвы. «Хоть я враг нечистоплотности, но на этот раз любопытство берет верх», — признавалась Шарлотта, для которой незнание Петром придворного этикета — об этом ей успели отписать — было синонимом нечистоплотности.
Шарлотта вместе с матерью, вдовой курфюрста ганноверского Софией, кинулась следом за Петром. Настигнуть его удалось в городе Коппенбрюгге. Царю, остановившемуся в местной гостинице, было послано любезное приглашение на обед. Петр неохотно согласился, поставив непременным условием, чтобы за столом присутствовали только самые близкие принцессам люди. Историкам повезло, что на пути царя оказались эти две женщины: обе оставили воспоминания об этой встрече.
Царь, явившийся на встречу в матросском костюме (!), поначалу сильно дичился — краснел и отмалчивался. Чувствовалось, что он не знает, как себя вести со столь знатными особами (это, в конце концов, не жены и дочери купцов и офицеров из Немецкой слободы). В порыве отчаяния Петр даже закрыл лицо руками и пробормотал: «Ich kann nicht sprechen» — «Я не умею говорить по-немецки». Но благовоспитанным дамам удалось успокоить и разговорить высокого гостя. По-видимому, это было неожиданно даже для самого Петра. Он повел себя легко и непринужденно. Обед растянулся на четыре часа и завершился русскими танцами (за музыкантами послали в царский обоз), которые принцессы признали «гораздо лучше польских», и обменом табакерками между царем и молодой хозяйкой.
И старшая, и младшая курфюрстины подчеркнули естественность, непринужденность и живой ум Петра. Отвечал он «всегда умно, кстати и с живостью», заметила Шарлотта. Ганноверская принцесса также отметила удивительную способность царя на лету улавливать суть дела. Не остались без внимания и грубые манеры Петра: он, к примеру, совсем не знал, что делать с салфеткой. Во время беседы царь с гордостью показал мозоли, заработанные на строительстве кораблей (между прочим, это уже были настоящие, вечные мозоли подлинного труженика, которые не сходят после прекращения трудов), и не постеснялся объявить, что для него кораблестроение увлекательнее любой охоты.
Принцессы сумели разглядеть за порывистостью и грубостью Петра человека незаурядного. Старшая, София, именно так написала: «человек необыкновенный», сделав заключение, которое говорит о ее проницательности: «Этот государь одновременно и очень добрый, и очень злой, у него характер — совершенно характер его страны. Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинств и бесконечно много природного ума». Словом, ехали смотреть «редкого зверя», а увидели «человека необыкновенного», что, впрочем, не означало отказа курфюрстины от «европейского» восприятия Петра — дикого царя диких московитов.
Стороны разъехались, довольные друг другом. Не особенно щедрый на подарки, Петр на этот раз не стал скупиться и отправил любезным хозяйкам соболей и парчу.
Голландские предпочтения Петра — страница особая. На первый взгляд складывается парадоксальная ситуация. Самодержавный государь бредил страной, некогда отказавшейся от «услуг» испанского короля. Однако Петра не волновали вопросы политического устройства. Это как раз было то немногое, что он не собирался менять. Притягивали не строй, а трудолюбие, ум, ухоженность бюргерской Голландии, ее повседневность, люди, сама атмосфера и течение жизни.
Некогда Голландия была одной из 17 провинций Нидерландов. Часть этих провинций лежали ниже уровня моря, отчего и назывались Нидерландами — низинными землями. Здесь издавна шла борьба человека с водной стихией. Трудолюбивые голландцы отвоевывали у моря и болотистых низменностей земли, с которых затем собирали обильные урожаи. Вода периодически прорывала и размывала земляные дамбы, но голландцы не отчаивались — возвращали утраченное и возобновляли свое наступление. Только за первые два десятилетия XVII века на востоке Нидерландов было создано около 40 тыс. га гольдеров — осушенных и защищенных от наводнений участков плодородной земли, пущенных преимущественно в сельскохозяйственный оборот.
Провинции богатели, превращаясь в крупные ремесленные и торговые центры. Уже в XVI веке здесь насчитывалось около 300 городов — больше, чем в огромной России. Обретение семи северными провинциями независимости способствовало экономическому процветанию Соединенных провинций, или Голландской республики. Ведущие позиции заняла текстильная промышленность, вступившая в мануфактурную стадию развития. Важное место в хозяйстве занимали традиционный лов сельди и китобойный промысел. Сотни ремесленников и рабочих были заняты в бумажной и табачной промышленности. По всей Европе расходился делфтский фаянс, успешно конкурирующей с китайским и японским фарфором. Баснословную прибыль приносило разведение тюльпанов. Впрочем, как ни развита была голландская промышленность, главный источник богатства голландцев — торговля. Республика превратилась в огромный рынок, нити которого тянулись к Амстердаму. Здесь можно было найти все необходимое для посреднической торговли: товары со всего мира, корабли и баржи, развозящие их по бесчисленным каналам, банки, биржи, конторы для фрахта и даже страхования.
С обретением независимости общие дела Соединенных провинций решались на заседании Генеральных штатов, куда провинции направляли своих делегатов. Однако реальная власть этого общего органа была весьма эфемерной — провинции рьяно пеклись о своих интересах и вовсе не стремились к централизации. Тем не менее тон в Генеральных штатах задавали представители самой богатой области Нидерландов — Голландии. Большая доля военной и административной власти принадлежала штатгальтеру (статхаудер) — представителям дома Оранских-Нассау. С 1670-х годов эту должность занял Вильгельм III Оранский, с влиянием и авторитетом которого приходилось считаться всем провинциям.
В конце XVII века, когда Петр ступил на землю Голландии, ее экономическое и торговое могущество клонилось к закату. Первенство перехватила Англия, торговый флот которой еще уступал голландскому (в середине столетия торговый и рыболовный флот Республики насчитывал 22 тыс. судов — больше, чем
