Быстро поднялся и побежал прочь с кладбища, зажав в кулаке кожаную заплатку с глаза Жака.

Почувствовав прикосновение, Уилл вздрогнул.

— Зачем ты его ударил? — тихо спросила Элвин. — Что он сказал о твоей сестре?

Уилл стоял, наморщив лоб. Смотрел на ее лилии, раздавленные на могильной плите Овейна.

— Извини.

Он осторожно убрал с рукава ее руку и нетвердой походкой пошел в сторону часовни.

Темпл, Париж

27 октября 1260 года

Уилл сидел на койке, один в опочивальне, грустно рассматривая красные отметины на костяшках правой руки. Гарину, единственному мальчику, он рассказал о своей сестре. Даже Саймон не знал. Уилл до сих пор не мог поверить, как его друг, теперь уже бывший, мог сказать такое. Дрожащей рукой Уилл полез в мешок, вытащил сложенный лист пергамента. Письмо матери, начатое перед плаванием. Вгляделся в строчки, написанные мелким закругленным почерком.

Робер появился несколько часов спустя, когда колокола прозвонили окончание вечерни.

— А я все думал, куда ты подевался? Пришло время ужина.

Он увидел разбросанные по койке Уилла клочки пергамента.

— Что случилось?

— Ничего.

— Ничего так ничего.

Робер пожал плечами и сел в изножье кровати.

Уилл поднял голову:

— Почему он обвиняет меня так несправедливо?

— Кто?

— Гарин. Винит меня в гибели своего дяди.

— Моя мать умерла, когда я был еще мал, — сказал Робер. — Отец какое-то время обвинял в ее смерти всех подряд. А мать съела болезнь, и никто ничего сделать не мог.

— Жака убили. Значит, есть кого обвинять. — Уилл откинулся на спину, посмотрел прищурившись в потолок. — Может, и меня.

Робер повернулся, опершись на локоть.

— С какой стати?

— Незадолго до отплытия Жак сильно избил Гарина. И я желал, чтобы Господь наказал несправедливого обидчика.

Робер заметил ссадины на руке Уилла.

— А это откуда?

— Ударил Гарина.

— Почему?

— Он меня очень обидел.

Робер ждал.

— Я убил свою сестру, — неожиданно произнес Уилл. — И имел неосторожность рассказать об этом Гарину. А он сейчас… в общем…

— Как это случилось? — спросил Робер.

Уилл закрыл глаза.

— Для отца она была ангелом. Он привозил ей из Эдинбурга ленты, часами наблюдал за ее играми. Но… Мэри не была ангелом. Она таскала с кухни хлеб и сваливала на меня. Выпускала цыплят, разбивала яйца, дулась, когда ее просили сделать что-то по хозяйству. Признаюсь, я мечтал, чтобы она вдруг исчезла. Не то чтобы умерла, а просто где-нибудь потерялась. Конечно, не всерьез. — Уилл посмотрел на Робера. — Это случилось летом, перед тем как мне отправиться в Нью-Темпл. Отец был в отъезде в Балантродохе. Я пошел к озеру поработать. Мы с отцом строили лодку. Собирались на ней рыбачить. Там осталось совсем немного, вот я и хотел закончить до его приезда. Удивить. Мэри увязалась за мной. Я уговаривал ее остаться, она бы мне мешала, но Мэри и слушать не хотела. Мы дошли до озера, я начал работать с лодкой. Скоро она заскучала и пошла собирать раковины. Я намеревался поработать до вечера, но Мэри вдруг захотелось домой. «Ну, хочешь, уходи», — сказал я ей, а она прикинулась, что не помнит дорогу. Мне понадобилась деревяшка, и я пошел в лес найти подходящую. Мэри за мной. И все повторяла, что отцу больше понравятся ее раковины, а не моя дурацкая лодка. — Уилл подпер подбородок ладонями. — Там, у самой воды, есть скала. Мы как раз стояли на ней. Мэри сказала… я даже не могу вспомнить что, а потом кинула в меня раковиной. Я разозлился. — Уилл замолк. — В общем, я ее толкнул. Не очень сильно, но она полетела в воду и, видно, ударилась головой о камень Я прыгнул, вытащил ее, но… — Уилл схватился за виски. — Я вытащил ее, понес домой. Несколько миль, а она была тяжелая. Все время разговаривал с ней, но она не приходила в себя. Сильно разбила голову. Отец оказался дома. Он шел по двору с бадьей воды, собирался помыться. Улыбнулся, помахал, потом увидел Мэри. Уронил бадью, побежал взять ее у меня. — Уилл тяжело сглотнул, вспомнив горестные крики отца, когда он начал качать мертвую дочь. Как мать рванулась к ним через двор, босая. — Потом он отвел меня подальше и спросил, как это случилось. Я вначале сказал, что она поскользнулась и упала. — Уилл повесил голову. — Но он продолжал допытываться, и мне пришлось рассказать правду. Он кивнул, как будто уже все знал заранее, и пошел в дом. Даже не посмотрел на меня. После похорон мать плакала. Очень долго. Она родила еще ребенка, девочку, которую назвали Изенда, но уже больше не улыбалась и не смеялась, как прежде. Отец большую часть времени проводил в Балантродохе. Приезжал домой и тут же уезжал. Потом его позвали в Лондон, заменить больного счетовода, и он взял меня с собой. Понимаешь, взял, чтобы избавиться. Я его почти не видел. Он сидел в своем соларе, работал с дядей Гарина. Наконец счетовод выздоровел. Отец мог вернуться домой или остаться в Нью-Темпле, но он отправился на Святую землю. Оставил меня. Я не имею от него вестей уже полтора года.

— Но ты не собирался ее убивать, — сказал Робер. — Только толкнул. Твой отец должен был это понимать.

— Тогда почему он меня возненавидел? — спросил Уилл сдавленным голосом.

Дверь открылась, вошел Гуго.

— В чем дело? — спросил он, глядя на Робера. — Почему ты вместо ужина проводишь время с ним? Ведь он все равно завтра уезжает.

Робер не успел ответить, как Уилл протиснулся мимо Гуго и быстро вышел из опочивальни.

Выскочив из казармы сержантов, он перебежал площадь, миновав группу рыцарей, направляющихся в большой зал. Облаченные в белые мантии, они в сумерках походили на призраков. Уилл не замедлил бега, хотя один приказал ему остановиться. Он пробежал мимо рыцарских покоев, скользнул в тень главной башни замка, промчался мимо служебных зданий, оружейной, не разбирая пути. Остановился, лишь когда увидел перед собой часовню.

Внутри она была тускло освещена поставленными вокруг алтаря свечами. В кадильнице после вечерни еще оставался ладан, отчего кверху поднимались завивающиеся струйки дыма. Уилл закрыл за собой дверь и медленно двинулся по проходу, ведя рукой по подлокотникам скамей и закруглениям мраморных колонн. Поднялся к алтарю с небольшим деревянным распятием. Задержал взгляд на фигуре Христа, печально глядящего вниз из-под полуприкрытых тяжелых век. Затем увидел рассыпанные на алтаре крошки просфоры. Пустой желудок тут же заурчал, напоминая, что он не ел с утра. Уилл собрал крошки, отправил в рот и двинулся к ризнице. Дверь была приоткрыта, и он заглянул. В нос ударил приторный запах ладана. На столе в углу горела свеча. На скамье под высоким окном лежали свечи и несколько пачек книг в пергаментных переплетах. В центре ризницы стоял стол с дубовой дароносицей и потиром. Сзади на полке виднелись кувшины с вином.

Через пару мгновений Уилл вошел. Снял с полки неполный кувшин. Налил в потир изрядную дозу