их друг с другом, нахожу разногласия, анализирую противоречивые суждения, решаю, какое из них наиболее правдивое и прихожу к заключению. Это и есть научный метод. По крайней мере — так я его понимаю. Как неимоверно грубо будет отправляться на Арктур, или например, в Солнечную систему, и шататься по планетам, когда великие ученые прошлого уже изучили все куда более эффективно, чем мы можем когда-либо надеяться.

— Я понимаю, — вежливо пробормотал Хардин.

Какой там к черту научный метод! Ничего удивительного, что Галактика должна быстро развалиться.

— Пойдемте, милорд, — сказал Пирени. — Я думаю, нам лучше вернуться.

— Ах да. Наверное нам пора.

Когда они уже выходили из комнаты, Хардин сказал:

— Милорд, могу я вам задать вопрос?

Лорд Дорвин очаровательно улыбнулся и подчеркнул свой ответ изящным движением руки.

— Бесспорно, мой дорогой друг. Я очень рад быть хоть чем нибудь полезен. Если мои скромные познания могут помочь вам…

— Это не из археологии, милорд…

— Нет?

— Нет. Дело вот в чем. В прошлом году до нас на Терминусе дошли вести о взрыве энергостанции на планете у Гаммы Андромеда. Но мы не знаем абсолютно никаких подробностей. Не могли бы вы сказать мне, что там случилось?

Рот Пирени скривился.

— Меня удивляет желание задавать его светлости абсолютно никчемные вопросы.

— Ну, что вы, доктор Пирени, — перебил его канцлер. — Все хорошо. Да и к тому же об этом деле почти нечего сказать. Энергостанция взорвалась, и это была довольно большая катастрофа, знаете ли. Я помню, несколько миллионов людей погибло и почти половина планеты лежало в руинах. Наше правительство даже серьезно подумывает выпустить закон об ограничении использования атомной энергии — хотя это между нами, не для публикаций, знаете ли.

— Я понимаю, — ответил Хардин, — но по какой причине взорвалась станция?

— Видите ли, — безразлично ответил лорд Дорвин, — кто это может знать? Она начала выходить из строя еще несколько лет назад, а починка и замена деталей была произведена плохо. В наши дни так трудно найти людей, которые действительно разбираются в наших энергетических системах.

И он с сожалением взял в руку щепотку табака.

— Вы понимаете, — сказал Хардин, — что независимые королевства на периферии совсем утратили секрет атомной энергии?

— Правда? Я совсем не удивлен. Варварские планеты… О, мой дорогой друг, не называйте их независимыми. Ведь это не так, знаете ли. Договоры, которые мы с ними заключили, полностью подтверждают это. Они признают суверенитет Императора. Им пришлось это сделать, конечно, иначе мы с ними не будем торговать.

— Может быть это и так, но им предоставлена очень широкая способность речи.

— Да, вы правы. разумная свобода. Но вряд ли это имеет большое значение. Императору будет значительно лучше, если периферия будет опираться на свои собственные резервы, и все останется как оно есть… более или менее. Нам они не к чему, знаете ли. Очень, очень варварские планеты. Едва цивилизованные.

— Но раньше они были цивилизованны. Анакреон был одной из богатейших окраинных провинций. Насколько я помню, его небезуспешно сравнивали с самой Вегой.

— О, но, Хардин, это было столетия назад! Вряд ли можно делать из этого выводы. В старые великие дни все было по-другому. Сейчас мы уже не те, что были когда-то, знаете ли. Смотрите-ка, Хардин, да вы настойчивый парень. Я ведь сказал, что не хочу сегодня заниматься делами. Доктор Пирени предупредил меня о вас. Он говорил, что вы попытаетесь сбить меня с толку, но я слишком старый лис для этого. Перенесем все дела на завтра.

На этом все кончилось.

Это было второе заседание Комитета, на котором присутствовал Хардин, если конечно не считать тех неофициальных бесед, которые они имели с лордом Дорвином. И тем не менее мэр ни на секунду не сомневался, что произошло по меньшей мере одно, а возможно два или три заседания, на который он каким-то образом не получил приглашения.

Не пригласили его и на это, как ему казалось, если бы не ультиматум то, по крайней мере, это можно было назвать ультиматумом, хотя вежливое письмо заключало в себе множество самых дружеских слов об единстве двух планет.

Хардин осторожно потрогал письмо пальцами. Оно начиналось пышной фразой и приветствием «Его Величества Короля Анакреона своему любезному другу и брату доктору Льюису Пирени, председателю Комитета Энциклопедии Первого Основания» и заканчивалось огромной вычурной многоцветной печатью, слишком даже символичной.

Но тем не менее это был ультиматум.

— Значит нам осталось не так уж и много времени, — сказал Хардин. — Всего три месяца. Но и те три месяца, что у нас были, мы не могли ни на что использовать. Это письмо дает нам неделю. что будем делать.

Пирени взволнованно нахмурился.

— Должен же быть какой-то выход. Перед лицом того, что сказал нам лорд Дорник об отношении к нам Императора и Империи, после его заверений, это просто невероятно, чтобы они могли пойти на какие-нибудь крайности.

Хардин поднял голову.

— Понятно. Вы, что, информировали короля Анакреона о том, что у нас появился сильный защитник?

— Да, информировал. После того, как я доложил о своем намерении Комитету и за мое предложение голосовали единогласно.

— И когда же состоялось голосование?

Пирени вновь обрел свое достоинство.

— Мне кажется, я не обязан отвечать на ваши вопросы, мэр Хардин.

— Прекрасно. Я не так уж в этом заинтересован. просто, по моему мнению, ваша дипломатическая почта со ссылкой на лорда Хардина, — тут он поднял верхнюю губу, оскалившись в улыбке, — была причиной этого маленького дружеского послания. В противном случае они бы еще подождали, хотя не думаю, что это помогло бы Терминусу в какой-то степени, исходя из того, как настроен Комитет.

— Как это вам удалось прийти к такому замечательному заключению? — спросил Ят Фулхам.

— Довольно просто. Для этого требуется то, на что вы не обращаете никакого внимания — здравый смысл. Видите ли, существует одна такая наука, известная под названием символической логики, которая позволяет отсортировать человеческую речь от всякого ненужного хлама, обнажая голую истину.

— Ну и что с того? — спросил Фулхам.

— Я применил ее. Помимо всего прочего, я применил ее вот к этому документу. Мне самому это, конечно, ни к чему, потому что я прекрасно понимаю, о чем идет речь, но мне кажется я смогу скорее символами, чем словами, объяснить содержание этого документа пяти ученым физикам, то есть вам.

Хардин вынул несколько листов бумаги из папки, лежащей у него под рукой и разложил их.

— Между прочим это сделано не мной, — сказал он. — Мюллер Холк из отдела Логики подписался под этим анализом, как вы можете видеть.

Пирени наклонился через стол, чтобы лучше рассмотреть документы, а Хардин продолжал: