которым может быть можно, а может быть нельзя чего-нибудь достичь — были приняты реальные меры, чтобы ответить на угрозу с Анакреона?

Ят Фулхам задумчиво потрепал рукой свои рыжие усы.

— Вы видите оттуда угрозу?

— А вы нет?

— Едва ли… Император…

— Великий космос! — с раздражением вскричал Хардин. — Да что же это такое? Время от времени кто-то кричит «Император» или «Империя» как будто это волшебное слово! Император за пятьдесят тысяч парсеков отсюда, и я сомневаюсь, есть ли ему до нас хоть малейшее дело. А если и есть, то что он может сделать? Имперский космический флот, находящийся в этом районе, сейчас в руках четырех королевств, в том числе и Анакреона. Послушайте меня, мы должны бороться не словами, а с оружием в руках.

Помолчав немного, он продолжил:

— И поймите еще одно. Пока что нас два месяца никто не трогает в основном потому, что мы намекнули Анакреону, что у нас есть атомное оружие. Но все мы знаем, что это небольшая благородная ложь. У нас есть атомная энергия, но она используется только для гражданских целей. Они скоро это обнаружат, и если вы думаете, что они любят шутить, то вы глубоко ошибаетесь…

— Мой дорогой мэр…

— Подождите, я еще не кончил.

Хардин понемногу разгорячился.

— Это конечно очень хорошо, привлечь к делу всяких канцлеров, но куда лучше было бы достать несколько больших орудий с отверстием под размер атомных бомб. Мы уже потеряли два месяца, джентльмены, и, может нам уже не придется терять следующие дни? Что вы собираетесь делать?

Ландин Краст, зло наморщив нос, произнес:

— Если вы предлагаете милитаризовать Основание, то я не желаю об этом слышать. Тогда мы, волей-неволей будем вовлечены в политику. Мы, мистер мэр, научное основание, и ничего больше.

— Он этого не понимает, — добавил Сатт. — Более того — создавать армию — это значит использовать людей — ценных людей, работающих над Энциклопедией.

— Совершенно справедливо, — согласился Пирени. — Энциклопедия прежде всего.

Хардин застонал в душе. Все члены Комитета, казалось, жестоко страдали от Энциклопедического заболевания мозга. Он холодно ответил:

— Приходило ли когда-нибудь на ум членам Комитета, что Терминус может интересовать что-нибудь другое, кроме Энциклопедии?

— Я не представляю себе, Хардин, — ответил Пирени, — что Основание может иметь любой другой вопрос и интерес, кроме Энциклопедии.

— Я не сказал Основание, я сказал Терминус. Боюсь, что вы не понимаете положение вещей. На Терминусе живут более миллиона людей и только сто пятьдесят тысяч работает непосредственно над Энциклопедией. Для всех остальных здесь — дом. Мы здесь родились, мы здесь живем. По сравнению с нашими домами, фермами и заводами, Энциклопедия значит для нас немного и мы хотим защищать…

Его голос потонул в криках.

— Энциклопедия на первом месте, — вопил Краст. — Мы должны выполнять свою миссию.

— К черту миссию, — не менее громко крикнул Хардин. — Пятьдесят лет назад вы могли быть правы. Но сейчас — новое поколение.

— Все это здесь ни при чем, — ответил Пирени. — Мы — ученые.

И Хардин воспользовался этим.

— Да неужели ученые? Какая приятная галлюцинация, не правда ли? Ваша маленькая компания здесь — идеальный пример того, чем была больна Галактика тысячелетиями. Что это за наука, просиживать веками, собирая данные других ученых за прошедшую тысячу лет? Приходила ли вам в голову мысль, двигать науку вперед на основе старых знаний, расширять и улучшать их? Нет! Вы вполне счастливы своим прозябанием. Впрочем, как и вся Галактика на протяжении тысячелетий. Вот почему Периферия восстает, коммуникации исчезают, пустячные войны становятся затяжными, вот почему все системы теряют секрет получения атомной энергии и переходят на варварскую химическую. И если хотите знать — вся Галактика разваливается!

Он замолчал и упал в кресло, чтобы перевести дыхание, не обращая внимания на остальных членов Комитета, которые одновременно пытались возразить ему.

Высказаться удалось Красту.

— Я не знаю, что вы пытали доказать вашими истерическими утверждениями, мистер мэр. Вы не внесли никаких конструктивных предложений в дискуссию. Я прошу, господин председатель, чтобы речь оратора была вычеркнута из протокола заседания и чтобы дискуссия была возобновлена с того места, на котором она была прервана.

Джордж Фара зашевелился на своем месте в первый раз. До этого времени он не принимал в разговоре никакого участия, даже когда разгорались страсти. Но сейчас его мощный голос, такой же мощный, как и тело, весящее триста футов, вмешался в разговор.

— Не забываем ли мы одно обстоятельство, господа?

— Какое? — раздраженно спросил Пирени.

— Что через месяц мы празднуем нашу пятидесятую годовщину.

Фара любил обыденные вещи говорить весьма торжественным тоном.

— Ну и что с того?

— И что в эту годовщину, — продолжал Фара, — откроется сейф Хари Сэлдона. Вы когда-нибудь думали о том, что может быть в этом сейфе?

— Не знаю. Обычные дела. Возможно, речь с поздравлениями. Не думаю, что следует придавать ему большое значение, хотя газета, — тут он поглядел на Хардина, который ухмыльнулся в ответ, — пыталась поднять очередную шумиху. Я этого не допустил.

— Ага, — сказал Фара. — Но, может быть, вы ошибаетесь, — тут он остановился и приложил свой палец к кончику носа. — Разве вас не удивляет, что сейф открывается в очень удобное время?

— В очень удобное время, — пробормотал Фулхам. — У нас хватает своих забот.

— Забот, более важных, чем послание от Хари Сэлдона? Не думаю.

Фара заговорил еще торжественнее, чем всегда, и Хардин задумчиво наблюдал за ним. К чему он все это вел?

— На самом-то деле, — со счастливой улыбкой продолжал Фара, — вы все, кажется, забываете, что Сэлдон был величайшим психологом нашего времени и что он был основателем нашего Основания. Вполне резонно допустить, что он использовал свою науку и определил вероятное течение истории на ближайшее время. если он это сделал, что, повторяю, очень вероятно, он безусловно нашел способ предупредить нас об опасности и, возможно указал на решение. Ведь он принимал создание Энциклопедии близко к сердцу.

Дух недоверия царил в атмосфере комнаты. Пирени пробормотал: — Не знаю, не знаю. Психология — великая наука, но… среди нас нет психологов. Мне кажется, что эти гадания основываются на шаткой почве. Фара повернулся к Хардину. — Скажите, разве вы не изучали психологию у Алурина? Хардин ответил почти с сожалением: — Да, хотя я не закончил курса. Устал от теоретических выкладок. Я хотел стать ученым психологом, но нам не хватало материала, поэтому я сделал лучшее, что мог — занялся политикой. Это практически одно и то же.

— Так что вы все-таки думаете о сейфе?

Хардин осторожно ответил: — Не знаю. Всю последующую часть заседания он не произнес ни слова — хотя речь шла вновь о канцлере из Империи.

На самом деле он даже не слушал их. В голову ему пришли новые мысли и одна у него понемногу прояснялась. Совсем немного. Разные события приводили к одному.

И ключом была психология. В этом он был уверен.

Он отчаянно пытался вспомнить теорию психологии, которую он когда-то учил и откуда он с самого начала почерпнул полезные сведения.

Такой великий психолог, как Сэлдон, мог с достаточной точностью рассмотреть человеческие эмоции