А вчера все сложилось удачно: позиция оказалась удобной, хорошо прикрытой, с прекрасным обзором. Мы весь день с небольшими перерывами вели прицельный огонь, мешая немцам организовать эффективную контратаку. Снарядов хватало, солдаты Батурина работали быстро и точно, особенно наводчик. Так что командир стрелкового батальона, которому мы были приданы, остался доволен: 'Ну, пушкари, спасибо вам. Здорово вы меня сегодня выручили!' Повезло нам вчера: потери были минимальны - ранило только одного солдата-подносчика снарядов.

Вечером, когда задул холодный ветер, мы мечтали лишь об одном: развести костер и обсушиться. Ни о чем другом.

Постепенно не то что привыкаешь, - смиряешься с трудностями фронтового быта, даже с тем, что раньше представлялось невыносимым. Оказывается, можно притерпеться к грязи, холоду, вони, вшам, крови...

К счастью, кое в чем нам натура помогает. Она милостива: простуды, гриппы, язвы, инфаркты нас, в общем, не задевают. Но всего важнее другое: мудрая природа защищает нашу психику. Оказывается, утомление - великое благо. Наступают минуты, когда нас, оглушенных и ослепленных боем, потрясенных ощущением и видом смерти, охватывает полная апатия, равнодушие ко всему, происходящему вокруг. Тогда думаешь: скорее бы. Днем раньше, днем позже - все равно. Быстрее бы обо всем забыть. Тогда спасительная усталость притупляет чувства, загрубляет нервы - страх отступает, и ты можешь преодолеть ужас смерти и трусость, то есть сохранить достоинство.

Это очень важно, потому что трусов презирают, бесстрашными же восхищаются, а это - справедливая награда за преодоление страха, другими словами, - за смелость. Так сберегается честь, которая, как известно, дороже жизни.

Еще важно самовнушение. Я внушаю себе: 'На тебя смотрят солдаты. Держись достойно. Не позорься!' Мысленное повторение этой формулы тоже помогает сохранить честь и достоинство.

От психических потрясений и перегрузок, бывает, и рассудка лишаются.

В сентябре в Карпатах к нам из пехоты попал солдат Бураков Он прилежно выполнял свои новые обязанности в орудийном расчете и казался человеком спокойным, даже чрезмерно молчаливым. Все бы хорошо, но по ночам он

будил и пугал нас дикими криками, какими-то предсмертными воплями.

Выяснилось, что однажды ночью Буракова и трех его уснувших товарищей,

находившихся в боевом охранении, захватили врасплох немецкие разведчики.

Бураков успел притаиться под кустом, накрывшись плащ-палаткой. Немцы в спешке этого не заметили, и он лежал, умирая от страха, видя, как немцы долго душили и резали двух его товарищей. То ли ножи были тупые, то ли солдаты сильно упирались... Было жутко. Третьему - сержанту - немцы забили рот кляпом и уволокли. Оставшиеся какое-то время еще хрипели и дергались... Придя в себя, Бураков побежал в роту. Состояние его было таково, что немедленно отправили в санбат. Там его подлечили уколами, таблетками и возвратили на передовую, но не в свой стрелковый полк, а к нам, в ОИПТД. Бураков стал панически бояться темноты, ему снились страшные сны. Со временем ночные припадки и крики участились, внушая ужас окружающим и мешая людям спать. Тогда его снова увезли в санбат, и к нам он больше не вернулся. Стало известно, что Буракова отправили в тыловой 'дурдом'. Было ему в ту пору неполных двадцать лет...

Иногда наше естество вознаграждается за перенесенные тяготы и страх. Вот вчера была радость, когда до сознания дошло: мы победили в бою, пусть и местного значения, и честно заслужили отдых. Это награда нашим душам и телам. Сегодня уже кажется, что не так близка была смерть и не так тягостно было лежать в холодной вязкой грязи под дождем и снегом. Все, оказывается, можно вытерпеть и превозмочь. Теперь, что ни говори, приятно предвкушение заслуженного отдыха в этом сухом, теплом и чистом доме. Отоспимся, отогреемся, отмоемся - чего же еще желать?

% % %

Вслед за хозяином мы входим в темноватую прихожую, большую и теплую. Вешалка, стулья, картина. Из прихожей - три двери. Открыта только та, что слева. За ней - кухня. Там видны плита, облицованная кафелем, большой стол, раковина, шкафчики, табуретки. Говорю хозяину, что солдаты будут греть воду, варить еду: 'Жолнеже бэндже готовац страве'. Кроме того, нам нужна комната для отдыха: 'Покуй для одпочинку'. Поэтому пусть уберут из нее лишние вещи.

- И не бойтесь, пан. Ничего плохого мы вам не сделаем. Вшистко бэндже бардзо добже! Аллес вирд зайн зер гут! Все будет хо-ро-шо!

Он наклоняет голову, как бы в знак согласия. Пошептавшись о чем-то с

хозяйкой, просит подождать, 'чекачь', так как им для устройства требуется время, не сразу же все делается. Мне задержка не нравится:

- Давайте, панове, побыстрей! Швыдко! Прэнтко! Не тяните время. Мы устали.

И, не задумываясь, машинально добавляю:

- Абер шнеллер! Шнеллер! (но побыстрее!) Мы спать хотим!

Глупо сказал. 'Незачем травмировать хозяев немецкими командами', - с опозданием соображаю я.

А солдаты уже тащут в дом свое имущество: сидора, плащпалатки, трофейные одеяла, котелки, мешок с продуктами, параши - так у нас называются ведра, в которых варят традиционную баланду или кандей и кипятят воду для чая. Вещей немало - вот и преимущество артиллерии перед пехотой.

С личным оружием - автоматами и карабинами - солдаты, конечно, не расстаются, постоянно носят за спиной, - так приучены. Между прочим, старые солдаты предпочитают карабин, он надежен, не то что наш автомат: чуть попала грязь - обязательно заест в самый неподходящий момент. Ну, и карабин бьет дальше и точнее.

Подходит 'старик' Никитин - мой ординарец и связной. Его любимые поговорки: 'Подальше положишь - поближе возьмешь' и 'Запас спину не тянет и есть не просит'. В руках у Никитина два вещмешка, - значит, и мой.

Вещмешок - главное солдатское достояние. Там белье, Н3 ( неприкосновенный запас) индивидуальные пакеты, патроны, пара гранат-'лимонок' - на всякий случай - и многое другое.

При некотором интересе и внимании можно заметить, что содержимое

солдатского сидора отражает характер и жизненные установки владельца.

Например, наводчик Ковалев 'на гражданке' работал помощником шеф-повара в ресторане. Он давно мечтает попасть к большому генералу, 'обслуга' которого состоит из четырех человек: адъютанта, ординарца, шофера и повара. Труднее всего генералу найти хорошего повара. Ковалеву, умеющему готовить любые, даже французские и китайские, блюда, вообще цены нет! Мы в этом давно убедились. Однажды под Киевом он нажарил на всю батарею удивительно вкусных - татарских - котлет, как оказалось - из убитой лошади. Никто не догадался.

Ковалев возит с собой большую красивую коробку красного дерева с набором невиданных кулинарных инструментов. Надеется на удачу. Увы, так пока и не попал он в поле зрения большого генерала. Да и как может попасть на глаза генералу наводчик противотанковой пушки? Тем более, что никаких попыток изменить

судьбу Ковалев не предпринимает. Однако в свою счастливую звезду он продолжает верить. Пусть верит.

Бывают странные увлечения и привязанности. Все, например, знают, что водитель Ковтун бережно хранит собираемые им непристойные картинки и фотографии. Время от времени он пересматривает свое собрание и наиболее впечатляющие 'произведения' демонстрирует новичкам. Те от изумления только рты раскрывают и тихо ахают. А Ковтун от этого получает большое удовольствие, гордится знанием предмета и хорошим подбором иллюстраций, могущих служить наглядными пособиями для неискушенной молодежи. Интересующимся он объясняет, что свою коллекцию собирал в разбитых домах, каких на нашем пути великое множество, в письменных столах, книжных шкафах и семейных альбомах. Он искренне удивляется нашему недомыслию: такие ценности валяются у нас под ногами, а мы, глупые люди, проходим мимо. Ковтун убежден, что после войны интерес людей к эротическому жанру сильно возрастет и собранной им коллекции цены не будет. Тогда-то благодарный народ воздаст ему по достоинству за дальновидность и самоотверженный труд. И, само собой, в накладе он не останется. Некоторые осуждают Ковтуна, считая такое занятие не достойным серьезного мужчины. Однако он стоит на своем, продолжает поиски и